Расскажите о вашем фестивале Open Look. Ему уже 19 лет. За такой продолжительный период фестиваль стал массовой историей или все же нет?

Если мы говорим о количестве участников, то статистика приблизительно такова: на первом фестивале у нас было 9 иностранцев, в 2017 году – приблизительно 120. Это важно, поскольку это ведет за собой и увеличение финансирования. Если мы говорим про составляющую участников мастер-классов, то в начале у нас было 25 человек, сейчас – 250, тоже увеличение. Все ограничивается возможностями зрительного зала. Если мои залы не позволяют увеличивать количество людей, то я не пытаюсь усилить рекламу для того, чтобы наполнить залы битком, чтобы люди там были как селедки в бочке. Например, в 2006 году мы вообще ушли из центра города в промзону. Тогда не было ни лофтов, ни чего-то подобного, поэтому промзона – это был просто кошмар. Но я рискнул, мы ушли туда, провели фестиваль. Потом у нас был разброс по разным площадкам, периодически мы что-то делали в ТЮЗе. Взрывной рост фестиваля произошел в Александринском театре, здесь еще ничего подобного не проводилось, мы были первые. Это был Фестиваль Голландского Танца – Dans Nederlands. Нам удалось привезти 5 коллективов, был феноменальный успех. И когда мы провели первый фестиваль, мы начали осваивать здесь все пространство: репетиционную и учебную сцены, медиацентр. Поэтому с 2014 года фестиваль Open Look начал 0трансформироваться уже в совершенно другое качество, именно благодаря тому, что появились свои стены. Здесь собралась команда тех людей, которые хотят что-то делать, активно помогают, активно включаются в процесс.

Да, абсолютно другое восприятие. Не любая сцена подходит для определенных спектаклей, вы как-то учитываете, на какой именно сцене пройдет та или иная постановка?

Я понимаю это интуитивно. Просто когда я вижу спектакль, понимаю, где его можно показывать, а где нельзя. Иногда это технические особенности постановки, но иногда я всё-таки считаю, как лучше для зрителя. Я не претендую на то, что я – истина в последней инстанции, но я не хочу подставлять актеров. И это, как мне кажется, самый главный момент. Я не хочу их подставлять, говоря, что вот вам большой зал, давайте теперь обрабатывайте зрителя. Все-таки мне важно, чтобы в зале была атмосфера, прежде всего, позитивно настроенных людей, которые хотят воспринимать и пытаться понять, о чем же тот или иной спектакль.

На что нацелен ваш выбор репертуара для фестиваля?

На открытый взгляд. Раньше было тяжелее. Если технически спектакль был сложный, мы его брать просто физически не могли. Если какая-то крутая компания, очень мощная, сильная, профессиональная, то она обычно запрашивала серьезный гонорар, на который у нас тоже не было денег. Соответственно, мы искали тех, кто крутые и кто сможет найти финансирование на приезд сюда в своих странах. Это все, конечно, сужало список компаний. Сейчас некие ограничения тоже есть. Но у фестиваля уже сложилась репутация, она на западе даже интереснее и мощнее, чем здесь в России. Те компании, которые здесь были, понимают, что это за фестиваль. Они чувствуют энергетику людей на мастер-классах. Поэтому, когда они возвращаются к себе, то рассказывают о нас. Последние годы я уже, например, не обращаюсь к компаниям Акрам Хана, они сами уже хотят приехать.

Open Look – это история, получается, не про деньги и бизнес, я правильно понимаю? Он окупается, как это вообще работает?

Ни один фестиваль не окупается.

То есть это больше имиджевая история?

А имидж кого?

Благотворительность, получается?

Нет, нет, ни в коем разе. Благотворительности здесь нет. Разговор идет о том, что есть современный танец, как вид искусства, который в нашей стране развивается последние лет 25. С начала 90-х годов. Современный танец живёт в условиях, в принципе, когда ни одно растение не выживет. Наша организация не является государственной. Все люди, которые здесь работают, финансируются за деньги, которые я могу заработать, найти и т.д. Грубо говоря, мы живём практически на самоокупаемости в течение года. Если взять всех людей, которые занимаются современным танцем профессионально в Санкт-Петербурге, их будет человек 25. Поэтому, конечно, мы существуем и работаем для того, чтобы закладывать фундамент под современный танец. Я много раз об этом говорил и буду говорить, что современный композитор Чайковский работал с современным хореографом Петипа, и получились современные балеты: «Спящая красавица», «Щелкунчик». Этих гениев история сделала классиками, мы их сделали классиками. Они же тогда работали в ритме своего времени, в эстетике своего времени, даже опережали ее. По сути, они были авангардом на тот период.

Да, но они брали беспроигрышную историю, а современный танец – это часто очень личные истории. Я не могу представить, что «Пензум» Жозефа Наджа будет жить 100 лет… Даже спектакли NDT, Выдумаете, что они будут жить 150 лет?

Ну, Килиан живёт долго.

Это единицы.

Я думаю, будет жить, пока это будет востребовано зрителем. Автор сам хозяин своей судьбы. У нас есть авторы, которые реализуют то, что они хотят. Это может остаться, а может уйти. В современном танце, конечно, смена репертуара идет чаще. Эта смена необходима. Есть работы, которые долго живут. Но нельзя жить прошлым, нельзя жить системой Станиславского 1000 лет.