Звезда Национального балета Канады Эван МакКи в большом интервью La Personne о творческом пути, поисках себя в ролях и писательской карьере.

Специально для этого материала известный канадский фотограф Каролина Курас создала фотоисторию с Эваном.

Автор: Катерина Борновицкая

Карен Кейн, художественный руководитель Национального балета Канады однажды назвала вас «очень интеллектуальным танцовщиком, обладающим душой истинного артиста…» Эван, с вашей точки зрения, как выражается интеллект на сцене, и что это значит, быть истинным артистом?

Год за годом я самосовершенствуюсь, добиваясь искренности через танец. По принципу объединения частиц, мне нужно было понять то, из чего я состою, чтобы иметь возможность этим пользоваться. При определенных условиях окружающей среды одно и то же вещество может быть как свинцом, так и золотом. Только так я могу ответить на этот вопрос. «Красноречивый язык тела» очень высоко ценится и на сцене, и в жизни. И чем больше я работаю со своим телом и разумом, чем больше думаю и “говорю” со своим телом, тем глубже я понимаю других людей, и тем больше наслаждаюсь возможностями, которые дает моя профессия. На днях у меня как раз был интересный разговор с моим коллегой-танцовщиком на эту тему. О том насколько глубокого взаимопроникновения можно достичь с партнером на сцене…

Карен Кейн недавно объявила о своем уходе из Национального Балета Канады. Расскажите, пожалуйста, про ваш совместный опыт работы. 

Карен помогла воплотить в жизнь очень многие мои мечты. Она позвала меня в качестве приглашенного артиста станцевать в «Спящей красавице» Рудольфа Нуреева. А затем, когда я попросил ее, приняла меня в труппу и сразу же ввела в репертуар. Карен привлекала к работе выдающихся хореографов, таких как Уэйн Макгрегор, Джон Ноймайер, Алексей Ратманский, Кристофер Уилдон, Кристал Пайт… Я выступал в их балетах и очень благодарен за это. Не каждый руководитель дает тебе такие возможности.  

Когда я попросил Карен поддержать мое обучение по программе «О роли лидерства в творчестве», меня приятно удивило, что она позволила мне уехать в Великобританию, а также отпустила на время поработать с Микко Ниссенем в Бостонском Балете. Она сделала меня премьером и дала возможность танцевать с ведущими балеринами – Светланой Лунькиной и Юргитой Дрониной. Это как подарить артисту право на вторую, третью, четвертую жизнь… И это был очень смелый шаг во времена перерасстановки сил в труппе. На протяжении шести лет я имел счастливую возможность работать вместе с Карен, в своем роде где-то сравнивая ее стиль с Рейдом Андерсоном и Брижитт Лефевр, с которыми мне также посчастливилось часто работать. Я приехал в Канаду научиться чему-то новому, и я научился.   

Карен также «заразилась» моей идеей приглашать хореографов для постановки небольших номеров в гала-концертах, что позволило привезти Джулиано Нуньеса на наш ежегодный Гала, а также выступить с нашими собственными постановками в других странах. Она знакомила меня с менторами, когда мне это было очень нужно! И всегда давала шанс станцевать с балеринами из других трупп, когда я ее об этом просил.  

И я обязательно у нее спрошу, как с позиции руководителя она воспринимала тридцатишестилетнего танцовщика, который постоянно ищет новые формы самовыражения и хочет полностью отдавать себя искусству, сохраняя при этом то, что уже было наработано. Это прекрасная гармония, и, мне кажется, это требует постоянного внутреннего движения.   

Как вы считаете, у вас есть необходимые качества, чтобы занять руководящую должность? 

Я постоянно задаюсь этим вопросом… Возможно, у меня есть своя точка зрения, отличная от позиций руководителей, которых я очень уважаю. И не забывайте, что я достаточно молод, и у меня совсем нет управленческого опыта.

Но я очень решителен, и меня всегда волновал вопрос развития творческих мощностей. Я потратил очень много времени, чтобы артисты могли взаимодействовать с лидерами из других сфер деятельности и постоянно поддерживал связанные с этим начинания. И мне очень повезло в этой сфере. Я никогда не пытался занять руководящую должность, и никогда не проявлял интереса к руководству нашей труппой, хотя многие шутят и говорят мне – «Мы знаем, что ты этого хочешь!» 

Я всегда находил это забавным и даже абсурдным – многим кажется, что управлять огромной труппой – то же самое, что играть с новой игрушкой или выигрывать в лотерею. Я до сих пор учусь, и, если честно, я не на том отрезке жизненного пути, на котором хотелось бы оставить карьеру танцовщика.

Вы учились в Школе Национального балета Канады, затем продолжили обучение в Кировской академии в Вашингтоне и наконец поступили в школу Джона Крэнко в Германии. Разные страны, хореографические направления, языки, традиции… Как все это повлияло на ваш исполнительский стиль, и какая традиция все-таки превалирует в вашем танце и вашем творчестве?  

Такой вопрос… да, вы правы. Это никогда не заканчивается. Я люблю парусные лодки, потому что с одной стороны, можно взять четкий курс, но с другой стороны, ты чувствуешь ветра и подводные течения и полагаешься на инстинкты, необходимые для того, чтобы управлять и наслаждаться путешествием. То же самое для меня танец. Взаимосвязи и отношения, которые я построил на каждом отрезке профессионального пути, очень много для меня значат. Они всегда со мной. Это то, что восхищает, дарит силу, то, что очень ценно. Мне посчастливилось заниматься у выдающихся педагогов. Если педагоги не вкладывали душу в то, что они делали, или говорили жестокие демотивирующие вещи (в большей степени из-за собственной неуверенности и нашей юношеской уязвимости), в те моменты я понимал, что не каждый имеет право преподавать. Возможно, кого-то в классе я раздражал, но я определенно чувствовал свои способности к танцу. Безусловно, тогда я был слишком слаб, чтобы осилить ведущую партию, и мой прыжок был недостаточно высок (возможно, как и до сих пор), но у меня была сила воли, и я прислушивался к каждому замечанию. Спрашивал себя «Что есть танец?»… «Как я хочу станцевать эту партию и как я хочу увидеть, чтобы она была исполнена?»

Я чувствовал, что важно понять, откуда мы все пришли, и почему люди принимают те или иные решения, но в глубине души знал – для того, чтобы артисты лучше танцевали, надо просто позволить им танцевать. Мне говорили, что мы можем восхищаться великими танцовщиками, но мы не должны их копировать; это как бросать вызов системе, пытаясь ее улучшить. Я знал, что, если я не буду бороться за свою танцевальную карьеру, никто не будет. И я всегда задавал вопросы своим великим наставникам, которые встречались мне на жизненном пути. Они помогли понять суть педагогики – если ты хочешь развить что-то в учениках, не жалуйся на них. Меня шокирует, что это до сих пор происходит. Есть особые методы, которые очень важны, подобно тому как садовник возделывает сад. Традиции в трех школах были очень разными, везде были свои темпы. Я также посещал летние курсы и интенсивы – мой мозг всегда соревновался с телом, и они оба требовали новых знаний и искали баланс. Я научился не бояться показать себя, потому что не нужно пытаться вставать на чье-то место. Я уверен, что у каждого человека свои представления о самоотдаче, о выходе из группы. Когда ты что-то отдаешь, но непременно получаешь что-то прекрасное взамен. И это очень радует.

   

Когда и почему вы решили стать танцовщиком? Вы представляли себе тогда, что станете премьером известных компаний, что вы станете звездой балета?

Я нахожусь там, где я есть, благодаря танцовщикам, которые проложили этот путь до меня. Большинство из них я знаю лично, и часто с ними общаюсь, с теми, кто еще жив и здоров. Слава Богу, таких много, и они полны энергии и жизненных сил! 

У меня никогда не было линейных идей об успехе. Я понимаю и восхищаюсь балетной иерархией и манерностью диалогов, подобно той, что была при дворе Людовика XIV в Версале. Но правда в том, что я всегда ценил современный и экспрессионистский танец, еще до того, как начал заниматься балетом. Танец есть прекрасная возможность ломать стереотипы, ресинтезировать. Канада постоянно развивается и, конечно, эта страна моложе самого искусства балета. Когда мне не было еще и 10 лет, я посмотрел балет «Онегин», и он открыл моим глазам и сердцу то, каким должен быть балет. И каждую ночь я стал часами пытаться перевоплотиться в литературных героев. Мои родители, поняли, что это серьезное увлечение, и я поступил в балетную школу. Моя бабушка была директором театра, дедушка – инженером-световиком. С тех пор у меня особое отношение к свету и сценографии. 

В Штутгарте вы занимались под руководством Петра Пестова – одного из лучших педагогов XX века. Среди его учеников – Владимир Малахов, Александр Ветров, Николай Цискаридзе, Алексей Ратманский. Вы помните, чему он учил вас в первую очередь?

Да, абсолютно помню. Он был мыслителем. Большая часть его класса была посвящена музыкальности и контрапункту, это была целая философия. Также он развивал товарищество между учениками, и мне это очень нравилось. Он был фантастическим… и очень дружелюбным. Ему нравились определенные композиторы под разные упражнения, он советовал нам учиться играть на музыкальных инструментах, если мы и в правду хотим привнести что-то в искусство танца. Существуют книги, в которых Пестов объясняет свои техники. Однажды я брал у него интервью для Dance Magazine… Он сказал, что это его первое интервью. Ему тогда было около 80 лет. 

И я также хочу выразить особую благодарность Тадеушу Матачу, директору Школы Джона Крэнко за помощь в переводе, когда я брал интервью. И, вообще, за все, что он для нас делал.  

В четырнадцать лет вы получили серьезную травму колена, не расчитав глубину при прыжке в воду. Была вероятность, что вы никогда не сможете танцевать, но вы вернулись. Доктора называли это «чудесным исцелением», что вы поправились без хирургического вмешательства. Это правда было чудо? Как вы смогли это преодолеть? 

Я был готов ко всему, я просто делал свою работу, и в начале это было очень странно и больно. У нас у всех что-то сломано или перерастянуто внутри, поэтому мы должны быть сильными и уметь адаптироваться. Мой педагог Петр Пестов при помощи изнуряющих тренировок очень помог мне наработать другие мышцы, которые были нужны. Так прошел год, доктора сказали, что это чудо. Они понимали, что с одной стороны за этим стояли знания, но с другой –  сила воли. Сейчас на этом основана большая часть моих учений – как человеческий мозг и тело совершают невероятные вещи в процессе танца и выздоровления. Я постоянно говорю про японское искусство Кинцуги, когда разбившийся на куски фарфор восстанавливают при помощи золотого клея и предметы возрождаются, приобретая еще большую ценность. 

15 лет вы жили и танцевали в Штутгарте, шесть лет вы были премьером Штугратского балета. В 2014 году вы вернулись в Канаду и присоединились к труппе Национального балета. Почему вы решили поменять свою жизнь, поменять театр? Тяжело ли было покинуть место, которому вы отдали столько сил, где вы состоялись как артист?

Это было ужасно тяжело – ступить на новый жизненный путь. Но я никогда не отрывался от своих корней. Я приложил все силы, чтобы построить карьеру в Штутгарте, был очень терпелив, и прекрасное руководство театра всегда давало мне столько возможностей… Но в то время моя мама, которая жила в Канаде, заболела, и ей нужна была моя помощь – ей и еще некоторым очень близким мне людям.   

Я хотел быть со своей семьей. Также я переживал неожиданное расставание, которое очень ранило меня, изменило меня изнутри, мне было сложно. Знаю, большинство людей не будет переезжать в другую страну из-за разбитого сердца, но в тот момент это тоже поспособствовало моему решению.   

Наверное, в тот период я был слишком сосредоточен на карьере, чтобы заметить, как начала рушиться моя личная жизнь. Штутгарту тяжело было сказать «До свидания», это место, где я многому научился, где были потрясающие репертуарные возможности. 

Многие не понимали, они говорили: «Здоровье твоей матери должно быть действительно очень плохим, твое расставание должно быть действительно очень тяжелым, раз ты решил все бросить и уехать домой перед азиатскими гастролями Штутгартского балета со спектаклем «Онегин» и перед выпуском его DVD версии». 

А я как раз только станцевал Онегина в Штутгарте, Париже, Токио, в Большом театре… И я очень хотел дальше работать над ролью, особенно после того, как познал боль от потери любимого человека.  Я хотел сделать этот образ еще полнее!   

Но в реальности, семейные и личные проблемы действительно были очень тяжелы для меня, и я принял решение. Прекрасные танцовщики Штутгартского балета получили, таким образом, больше возможностей, а Национальный Балет Канады, куда меня пригласили, начал новую кампанию под лозунгом «привлекать, лелеять и сохранять», стал приглашать артистов с международным опытом, и это было то, что мне нужно.   

У нас не очень длинный сезон, поэтому мы проводим на сцене меньше времени, чем большинство крупных балетных трупп, но репертуар очень сильный. За шесть лет я станцевал 22 новые партии. Также я смог найти для себя много нового в танце, развиваться, работая с молодыми хореографами и композиторами, в которых я верю. Я благодарен нашему руководителю Карен Кейн – она увидела, что я хочу добиться большего в карьере, в артистизме, потому что успех в Штутгарте пришел ко мне достаточно поздно, потому что я видел в Торонто танцовщиков за 40, которые были в расцвете своих сил и таланта.

Это очень вдохновляет, потому что публика заслуживает увидеть на одной сцене как настоящих мастеров сегодняшнего дня, так и блестящих солистов дня завтрашнего! Я думаю, важно понять, как управлять разновозрастной труппой и создавать для них равные сценические возможности. Это практически невозможно, но некоторые, например, Джон Ноймайер, делали это абсолютно невероятным образом. Что касается меня, то я не удовлетворен тем, каким артистом я являюсь сейчас, но этот путь прекрасен. И тем прекраснее он становится, чем больше начинаешь чувствовать возможности своего тела и разума.  

Как вы себя ощущаете сегодня в Канаде – вы родились здесь, но выросли в другой культуре? Чувствуете ли вы себя обязанным делиться опытом и вдохновлять своим примером окружающих, и особенно молодое поколение?

Безусловно, это особенное место – часть меня, но я не планировал, что все сложится именно так. Полжизни в Канаде, полжизни в Европе. На самом деле я заключил некий пакт с самим собой для поиска внутреннего и внешнего – мысли, чувства, места, идеи – все что может дать нам Искусство Театра. Это ответственность перед собой, то, что дает баланс. Меня вдохновляет будущее поколение, и да, моя карьера действительно необычна, с интересными поворотами – мне есть, что рассказать. Но я все еще нахожусь в поиске, я чувствую, что до конца не вышел на свет. И на этом пути важен каждый шаг – тренировки, выступления, отношения с друзьями, с семьей. 

Вы очень органичны, как в классическом, так и в современном балете. А что ближе вам – вашей физиологии и вашей душе?

Я не знаю… Но я считаю, что это абсолютно разные психологические посылы. Балет формирует тебя снаружи, контемпорари идет изнутри. Учить новый язык всегда непросто, это всегда выход из зоны комфорта. Поэтому мне нравится пробовать. 

Вы очень глубоко вживаетесь в роли, особенно по литературным произведениям. Также вы говорили, что черпаете вдохновения у драматических актеров для исполнения некоторых ролей. Это стало вашей визитной карточкой. Вы видите в себе актера?

Благодаря Джону Ноймайеру я смог воплотить на сцене очень много интересных персонажей: Каренин из «Анны Карениной», Яго из «Отелло», Петрушка и Дягилев из балета «Нижинский», Митч из «Трамвая «Желание». Процесс познания таких персонажей – это всегда увлекательнейший вызов как для танцовщика, так и для человека. Особенное значение для меня имеют роли по произведениям Шекспира, потому что именно Гамлет в хореографии Кевана О’Дей впервые позволил мне перейти свои внутренние границы и начать думать, как мой герой. Также Леонт из «Зимней сказки» Кристофера Уилдона, Ромео, Тибальт, Парис в постановках Крэнко и Ратманского также дали мне шанс пропустить героя через себя, стать с ним одной крови. Такие моменты и возможности – настоящие подарки от хореографов и руководителей, поэтому каждый раз, получив роль, я благодарен… и каждый раз приятно удивлен.

У вас есть любимые роли?

Онегин мне очень близок и дорог – благодаря ему я полюбил в детстве балет и литературу, он стал моим отправным пунктом. Было очень много значимых и поворотных ролей, которые меняли мою жизнь, мое восприятие себя и других, отношение к дружбе… 

Все мои роли из балетов Ноймайера и Макгрегора дали мне очень много личностного развития. И я бесконечно им благодарен. Мне очень нравится «Спящая Красавица» Рудольфа Нуреева. Марсия Хайди также прекрасна – ее идея сделать партию Злодея столь же хореографически наполненной, как и партия Принца – придает истории объемность и помогает раскрытию персонажа.

Также интересны ее гендерные игры с персонажем – как лучше его станцевать, в женственной или мужественной манере… Ведь в старых книгах и даже в голливудских фильмах, эти сказочные злодеи иногда так расплывчаты, и это позволяет пробовать новые идеи и решения для их физического и эмоционального воплощения на сцене. Также есть очень много ролей, которые я хочу станцевать – у Матса Эка, у Уильяма Форсайта, у каждого хореографа, который в меня верит. Если это танец, в котором ты познаешь, философствуешь и даже учишь, это всегда прекрасно! У великих хореографов, которых я знаю, не было в этом недостатка.

Вы тоже являетесь хореографом-постановщиком. Когда вы в первый раз почувствовали желание ставить?

На самом деле я не вижу в себе хореографа, и я до сих пор каждый день пытаюсь выстроить себя как танцовщик. Есть люди, рожденные для того, чтобы ставить, и они меня восхищают! Да, я люблю работать с идеей, постановками, движениями, работать со светом, драматургией, даже придумывать комбинации иногда, но для меня это не хореография. Я очень осторожно называю себя хореографом – эта работа, которую можно сделать хорошо, только чувствуя специфику и контакт с так называемым хореографическим словарем. Это как быть изобретателем. Мне нравится создавать, развивать, запечатлевать, обращаться к танцу, но я не готов назвать себя хореографом. Есть много других, кто мечтает быть хореографом, и я рад видеть их в своей стихии. Я всего несколько раз ставил – больше по необходимости или для специальных проектов. Наверное, мне нужно сосредоточиться на том, что мне по-настоящему интересно, а работу хореографа оставить непосредственно хореографам. Или, возможно, для этого пока не сошлись звезды – у меня нет озарения. Но я вдохновляюсь работами либо самых великих, либо самых ужасных хореографов. Все, что между, как правило, очень размыто.    

Вы ставили номер для Ольги Смирновой, а также были ее партнером на выступлениях в Нью-Йорке. Ваша совместная работа очень высоко оценена критиками и зрителями. Расскажите, пожалуйста, немного о вашем партнерстве с Ольгой.  

С Ольгой мы всегда ищем что-то новое. Многие считают, что она сейчас находится на пике своей карьеры, потому что она великолепная балерина и уже очень многого добилась в профессии. Но я все еще вижу в ней скрытый внутренний потенциал, который постепенно раскрывается. Артисты балета подобны загадкам… Эти загадки мы ежедневно загадываем друг другу и пытаемся их разгадать. Иногда тебе везет с партнером, и получается найти суть. Мне в этом плане очень часто везло. Мои партнерши наполнили мой мир новыми красками и научили меня быть благодарным каждому прожитому дню.   

Вы всегда открыты работе с молодыми хореографами. У вас есть какие-то приоритеты – гендерные, этнические?

Как правило, хореографа выбираешь по его достижениям, а также по ощущениям того, что вы можете дать друг другу в процессе совместной работы. Мне бы хотелось как можно больше работать с представителями разных культур, национальностей, полов…Для меня очень важно пробовать что-то новое, что-то, чего не было в другом времени и пространстве. Не надо себя ограничивать… А если мы все-таки себя ставим в определенные рамки, то давайте иногда выходить за них, чтобы проверить, а двигаемся ли мы в правильном направлении. Всегда есть место для лучшего, я бы сказал. 

Давайте поговорим о вашей писательской карьере. Вы являетесь колумнистом и консультантом японского и американского изданий Dance Magazine. Как у вас появилось желание писать?

Это мое хобби. Невероятно отзывчивая женщина Венди Перрон была главном редактором Dance Magazine, а я всегда с упоением читал все международные танцевальные издания. Однажды она узнала, что группа танцовщиков пишет online о том, что происходит в их мире, общаясь и поддерживая друг друга. Ей понравился мой стиль, и она предложила писать для Dance Magazine, а также стать членом совета. Она замечательная и до сих пор помогает мне во многих вопросах. Писательский труд – это самовыражение, и мне нравится рассказывать про магию моей профессии. Я много читаю, мои самые любимые главы – это новые. Иногда пишу стихи.

Как вы обычно выбираете тему для интервью?

Мне нравится продвигать талант. Иногда я фотографирую танцовщиков – в основном, портреты. Но не всегда… все это должно рождаться очень естественно. 

У кого вы бы хотели взять интервью? Или, возможно, чтобы кто-то взял интервью у вас? 

Я бы хотел, чтобы у меня взял интервью Фридрих Ницше. А сам бы я хотел взять интервью у семьи Кардашьян, возможно даже интерпретируя все через танец и движения (смеется). Получилась бы крутая вечеринка! 

А почему вы любите писать?  

Факты всегда очень важны, и я именно этому придаю большое значение. Я люблю саму историю и всегда счастлив, если удается привнести в нее что-то личностное от конкретного артиста. Я «пишу на салфетках» — мысли, наблюдения, то что приходит в голову, чтобы потом иметь возможность их редактировать, улучшать. Иногда я описываю свои чувства и ощущения, особенно, если я знаю, что они могут больше не повториться. Порой описываю то, что у меня не получается, чтобы позже найти для этого другое решение.  

Прочитав мои дневники, многие удивились, как много в них украденных моментов – например, я могу наблюдать за коллегой в танце и описывать то, как падает на него свет, и что я при этом чувствую. Меня вдохновляет то, что вокруг меня, и об этом я пишу. 

Возможно вы возьмете у кого-нибудь интервью для La Personne? У нас есть специальная рубрика Face to face, где артисты балета берут интервью у своих коллег!

Это классная идея! Мне напоминает журнал Inretview Энди Уорхолла. У меня уже в голове есть несколько кандидатов. 

Расскажите про ваши вечеринки и специальные события. Когда вы начали организовывать костюмированные балы?

В Штутгарте каждый был немного погружен в свой мир, а мне хотелось создать какую-то общую живую атмосферу. Каждый был поглощен танцем по каким-то своим личным причинам, каждый стремился вписаться в философию труппы, что значило отдавать все свое сердце, всю свою страсть танцу. Мне казалось, что, если люди будут собираться вместе на костюмированные вечеринки, в образах, которые они сами придумали, это даст им возможность самореализации и позволит им увидеть разные стороны друг друга. Сначала все немного стеснялись, но к шестой вечеринке произошел какой-то творческий перелом, и люди стали открываться. Возможно, для меня это был некий эгоистичный способ изучить моих коллег более изощренным и тонким способом. Идеи, которые рождались на этих вечеринках, были очень мощными и экспрессионистскими. Не знаю, как для остальных, но я, благодаря этим вечеринкам, стал получать больше удовольствия от коллективной ежедневной работы, поскольку в творчестве каждого для меня открывались какие-то новые грани. Это было очень увлекательно, некий вызов – смогу ли я провести это событие от начала и до конца. 

Вы принимаете участие в различных социальных проектах – например, танец, как часть реабилитационной программы для переживших депрессию и наркотическую зависимость. Вы являетесь партнером и волонтером восстановительно-терапевтической программы Канадского Центра Психического здоровья, а также участвуете в независимых исследованиях нейропластических тренировок. Расскажите, пожалуйста, чем конкретно вы там занимаетесь, и почему эта сфера так вам интересна?  

Я видел, что делают с людьми наркотики и психические расстройства, и я также видел, как воздействуют музыка и танец на тех, кто поражен этими недугами. Я придумал что-то вроде импровизационного класса, который оказался достаточно продвинутым, но очень позитивным! На этот проект у меня ушло много времени. О человеке можно многое узнать, когда он танцует. Изучение исследований в области нейропластичности вместе с экспертами также является необходимой частью моей добровольной работы, потому что я должен понимать и чувствовать не только тех, кто двигается легко и непринужденно, но и тех, кто элементарно плохо ходит. И я намерен продолжать развиваться в этой области.   

В настоящий момент на чем вы больше всего сконцентрированы? Ваши цели, желания, стремления на данном отрезке жизненного пути и карьеры?

У меня очень интересная и насыщенная жизнь, но впереди предстоит много работы, если я хочу достичь некого единства и основополагающих целей. 

Вокруг всегда были люди, которые говорили – «Ты не сможешь сделать это» или «Ты не сможешь сделать то», и эти слова разжигали во мне огонь. Огонь, который мотивирует меня не идти по шаблонному пути, не есть один и тот же хлеб каждый день, а наоборот прокладывать новые маршруты, знакомиться с интересными людьми, обретать новые познания в своем искусстве, со всей страстью и возможностями, которые у меня есть, а также с помощью тех, кому созвучны подобные чувства и идеи.

В моей жизни были люди, которые открыли передо мной блестящие возможности и помогли мне двигаться в правильном направлении. Другие либо не могли оказать мне поддержку, приняв меня таким, какой я есть, либо просто не хотели по каким-то личным причинам. Как бы то ни было, каждая глава нашей книги жизни благословляет на поиск тех, кто искренне в нас верит, а также на то, чтобы стать таким же верящим в других. Это императив, и я чувствую, что впустую трачу жизнь, если этого не делаю. Бесценно – найти или построить подобное творческое взаимопонимание в мире, где так много всяких «может быть» и «я не уверен». 

И возвращаясь к первому вопросу интервью… Что значит быть истинным артистом… Это значит, постоянно вскрывать противоречия и создавать правильный синтез ингредиентов. Истинная природа такого процесса учит смирению, и я очень этому благодарен.   

 

Блиц

Первый выход на сцену 

Мне было три года, и я изображал букву алфавита – если не ошибаюсь – Z. Нужно было терпеливо ждать, но я наслаждался этими моментами ожидания, выглядывая из темноты кулис и чувствуя энергию сцены. Наконец, настала моя очередь, и мне не хотелось, чтобы это кончалось… 

Ваш день начинается с 

Мне кажется, мой день не начинается до того момента, пока я не танцую, работаю над вращениями, растяжками и балансом.

Я никогда не пробовал 

Я никогда не был во внешнем пространстве. Но иногда я себя чувствую посторонним, чужим, и люди смотрят на меня, как на чудака. Как я уже сказал ранее, я всегда искал баланс между внутренним и внешним, и пытался понять это через танец. Это обогащает мою жизнь.  

Три вещи, которые всегда со мной

Всегда со мной… Чувство юмора – я люблю заражать людей смехом – на репетициях, в самолете, еще где-нибудь… На поверхностном уровне – возможно, какие-то элементы базовой черной одежды. Сверху может быть что-то цветное, с узором, но под этим обязательно должно быть что-то черное.
Мое тело всегда со мной, и оно мой величайший учитель.

Любимый город

Париж, потому что он был очень гостеприимным и, возможно, Барселона… Это города, чьи здания, планы, люди хранят столько мыслей в себе. Также меня очень привлекают самые старые и самые новые в мире города.  

Я горжусь

Теми, кто сделал танец частью своей жизни и людьми, которые преодолели сложные жизненные обстоятельства. Еще я горжусь теми, кто не дает себя запугать. С детства я всегда терял уважение к тем, кто пытался как-то запугать или унизить других. И, наоборот, восхищался теми, кому не нужно было этого делать, потому что они занимались развитием собственных сил и возможностей. Мы приходим в театр, для того чтобы избежать подобной агрессии. Я хочу, чтобы так продолжалось.  

Яркие моменты из детства

Это прозвучит смешно… Но вы когда-нибудь пытались копировать голос Уитни Хьюстон, тональности, которые берет Тина Тернер или крик Майкла Джексона? Это можно делать бесконечно! В детстве я постоянно этим занимался, в принципе, и сейчас продолжаю.

Я читаю сейчас

Статью про танец и человеческое общество. А недавно я участвовал в оперной постановке и очень много читал и изучал про этот вид искусства.  

В моем плейлисте 

Рошин Мерфи, Леди Гага и много Шопена. Бах – мой любимый классический композитор, но я должен быть в правильном настроении, чтобы воспринимать его музыку. Я был счастлив познакомиться с Эса-Пекка Салоненом и танцевать «Янтру» Макгрегора на его музыку. Я всегда в поиске молодых классических композиторов, но мне очень нравится электронная музыка – например, прекрасный музыкант и продюсер Sophie. Ну, и честно говоря, что бы мы, балетные, делали без Чайковского?

Я не могу жить без

Ритмов Земли. Серьезно… Я не знаю, насколько они подвластны нам. Но ученые их выявили!

Секрет успеха

Самый охраняемый секрет успеха, мне кажется, это неудача. Это неизбежно и преодолимо. Переcтройка параметров успеха может стать забавным времяпрепровождением. 

Самое сложное в вашей профессии

Самое сложное для меня и самое интересное – воплощение и передача гармонии, заложенной оркестром, и поиск резонанса в танце с партнером. В этом есть уязвимость и, чем она прекрасней, тем более всепоглощающая. Но есть способ обуздать ее при помощи дисциплины и некоего ритуала. Я говорю сейчас не про наращивание мышц, но про внутреннюю настройку в процессе работы. Это самое ценное для меня в моей профессии и поэтому я стараюсь делать сознательный выбор в пользу коллективной работы. 

Балет в трех словах

Сложносочиненный, интерактивный, утонченный.    

Ваше отношение к социальным сетям

Социальные сети являются для меня в своем роде галереями или музеями, которые нужно курировать, модифицировать, возможно даже изучать. Они формируют представления, дискуссии и идеи о реальности, но на самом деле они не являются полным отражением реальности. Миллионы электронных друзей, подписчиков, лайков всегда в одном клике, стоит только захотеть. Но для меня они не имеют ничего общего с человеческими взаимоотношениями. Когда-нибудь возможно они сами изживут себя, но сегодня интересно наблюдать как разные люди к этому подходят – с какой долей артистизма.

Смешные случаи на сцене

Все зависит от того, как на это посмотреть. Однажды, когда я еще стоял в кордебалете, коллега очень туго затянул мой корсет, так что тесемка на спине лопнула и мне пришлось провести так весь первый акт «Ромео и Джульетты»! Я стоял в самом низу сцены, и это был поистине бесценный опыт: пытаться справиться с ситуацией, исполнять хореографию и особо не привлекать внимания. Во французский период моей карьеры в «Спящей красавице», я танцевал партию принца и мой хвост на парике растрепался во время круга гранд жете, а там очень большой круг! К концу белокурые волосы рассыпались по моим плечам… За десять секунд я превратился из версальского вельможи в Бритни Спирс.  

Способность, которой хотелось бы обладать

Путешествия во времени

Ваше внутреннее состояние в настоящий момент

Я нахожусь между новым молодым и более взрослым, зрелым поколением танцовщиков, и в этом моя страсть… Я пережил разные моменты в моей профессии, я был готов уйти, но потом внезапно появлялись новые возможности, открывались новые двери. Меня притесняли за то, что я не следовал правилам, за то, что задавал слишком много вопросов, за мои идеи относительно гендера и нежелание принять какие-то устоявшиеся нормы. Но это и помогло мне в будущем… в частности, когда я восстанавливался после травмы. Когда я стремился к большему развитию, учился терпению, что-то себе доказывал… Я освоил другие профессии, но пока я к ним не готов. Когда-нибудь, но не сейчас. Месяц назад я вернулся к работе после травмы, и я сейчас участвую в оперной постановке, которая очень сильно поднимает мой дух.