Недавно премьер Мариинского театра и приглашенный солист Баварского государственного балета Владимир Шкляров отметил 35-летие. В честь юбилея 13 марта на фестивале балета «Мариинский» пройдет его творческий вечер. Танцовщик встретился с La Personne и дал нам очень личное интервью, где нашлось место воспоминаниям о детстве, учебе в Академии и о начале пути в родном театре.

В материале использованы фотографии Александра Гуляева, в том числе из альбома «Владимир Шкляров. Жить танцуя».

Автор Ольга Угарова

О детстве

Я родился в семье офицеров:  прадедушка был генерал-майором, дедушка – полковником, а папа дослужился до подполковника. Наверное, мой путь был предопределен, но судьба сложилась иначе. Но, может быть, в силу такой семейной истории, мне долгие годы хотелось воплотить на сцене образ графа Вронского из «Анны Карениной», и именно этот спектакль был особенным для нас с папой. 

Меня отдали в танцевальный народный ансамбль «Калинка», чтобы я не болтался во дворе с утра до вечера, потому что уже к пяти  годам я успел и с крыши гаража упасть, и девочку отвести гулять к лодочной станции. Мне очень нравилось заниматься в «Калинке»: мы ездили в летний лагерь, на конкурсы, даже участвовали в открытии Игр доброй воли в 1994 году. Помню, что очень серьезно готовились, было много репетиций и поездок на классических «Икарусах». 

Потом я попал в студию «Форте»: ее многие знают по фильму «Окно в Париж» Юрия Мамина, где много танцевальных джаз-эпизодов. Учеба была насыщенной. Например, мы делали домашние задания: нужно было придумать, как показать какой-то предмет, например, зажигалку, а остальные ребята угадывали, что это такое. В «Форте» коллектив отличался сплоченностью: старшие помогали младшим, и все дружили. Это было здорово! Но в один момент мы решили, что нужно пробовать поступать в балетное училище, ведь балет — пик танцевального искусства. Так я оказался на улице Зодчего Росси.

 

О родителях

Я безмерно благодарен маме за то, кто я есть сейчас. Помню, как пытался в детстве петь караоке дома, а она говорила: «Умоляю, лучше станцуй что-нибудь». Каждому из нас дан талант, и именно мама разглядела мои способности и природу, а потом долгие годы помогала развиваться. И, конечно, счастье, что меня поддерживает папа: приходит на спектакли, радуется, переживает – я всегда чувствую его плечо.

Об Академии Русского Балета им. А.Я. Вагановой

Первые годы в Академии Русского Балета я учился у Петра Афанасьевича Силкина. Кроме прочего, он мне привил колоссальное уважение к профессии и придирчивое отношение к своему телу как к высококлассному инструменту, можно сказать, как к гоночному болиду «Формулы-1». Поэтому у меня нет татуировок, не проколоты уши, а из украшений — только обручальное кольцо и нательный крест, которые я никогда не снимаю.

В жизни ты можешь быть кем угодно, но классическая сцена и традиционный театр все-таки предполагают, на мой взгляд, некоторый old school. Во многих вещах я не терплю пренебрежения. Так, балетные туфли — это всегда туфли — не тапочки и не балетки.  Вот эти и многие другие аксиомы я перенял именно от Петра  Афанасьевича. Потом к ним добавились неоценимые знания о манере поведения на сцене, которые мне дал мой первый педагог в театре Сергей Михайлович Бережной. 

Через несколько лет после начала учебы в Академии мне стало скучно, не было прорывов, постоянно все болело, сменился педагог. Это был очень тяжелый период. Но помогли и дополнительные занятия, и огромная поддержка мамы, которая ушла к тому времени с работы и посвящала себя только мне: ездила со мной на метро в жуткой давке, привозила обед перед вечерними уроками, искала голубую глину от болезни Шляттера. Если бы ее не было рядом, не уверен, преодолел бы я это непростое время. Во многом благодаря маме я закончил Академию практически с красным дипломом — единственная четверка была на госэкзамене по дуэтному танцу, но оценок выше просто не ставили.

 

О Мариинском театре

С ранних лет мы с моими одноклассниками ходили в Мариинский театр. Очень быстро втянулись и стали настоящими фанатами. В то время гремели Игорь Зеленский, Фарух Рузиматов, Юлия Махалина, Ульяна Лопаткина, Диана Вишнева, пришел в труппу молодой Антон Корсаков. Я следил за всеми дебютами, премьерами, знал всех по именам и фамилиям. Хорошо помню Фаруха Рузиматова в «Шехерезаде» — мне казалось, что это не человек, а абсолютная пантера: настолько захватывало исполнение! Никогда не забуду дуэт Игоря Зеленского и Ульяны Лопаткиной: настоящее воплощение мужского и женского танца, мужской и женской харизмы. 

Естественно, никаких других театров, кроме Мариинского, для меня не существовало. Просмотра после выпуска не было: как-то прошло все очень быстро и гладко. Но первые пару лет дались непросто. Во-первых, мы столкнулись с ротацией «кто повыше — те придворные, кто пониже — в крестьяне». Мы-то думали, что будут смотреть высоту прыжка, количество пируэтов, а тут — такая проза. Получалось, что утром я занимался уроком, а вечером — сидел за столом в «Лебедином озере». Так продолжалось около года, пока я не подошел к Махару Хасановичу (Махар Вазиев — руководитель балетной труппы Мариинского театра, 1995—2008 гг. — прим. ред.) и, может быть, слишком эмоционально потребовал дать мне возможность танцевать. Это было очень рискованно, но продолжать в прежнем режиме я уже не мог. К моему удивлению ситуация изменилась, и началась другая жизнь.

О сцене

Индивидуальность должна быть у каждого артиста. Не имеет значения,  исполняешь ли ты роль придворного, где-то пробегаешь, выносишь сверток с королевской печатью, танцуешь вставной номер или ведешь спектакль. Важен каждый, и все должны понимать свою значимость, осознавать, что они нужны. Только тогда будет сильнее не только спектакль, но и труппа в целом: все полюбят свою профессию на сто процентов. А в результате – зрители будут сопереживать действию. Ужасно, когда смотрят балет и просто считают пируэты или фуэте — вся магия, ради которой мы работаем, пропадает. 

О дуэтах

В дуэтах, вне всякого сомнения, балерина — в центре всего. В первую очередь, нужно быть внимательным и галантным партнером, в этом отчасти залог того, что вы друг друга будете слышать в самом  широком понимании этого слова. Зрители всегда чувствуют чудо, «химию» и состояние «глаза в глаза» между партнерами. В такие моменты кажется, будто все легко и непринужденно, и это пик нашего искусства. 

О Баварской опере

У всех бывает момент, когда хочется что-то поменять в жизни. Мы с моей женой (Мария Шклярова (Ширинкина) — солистка Мариинского театра — прим. ред.) в 2016 году решили попробовать свои силы в труппе Баварской оперы. В театре нас поняли и поддержали. Признаться, мы уходили для того, чтобы вернуться и танцевать еще лучше. Мюнхен дал возможность поработать с легендами XX века и принять участие в большом количестве спектаклей, которые в Петербурге я бы не успел станцевать, ведь наш век короток. 

За первый сезон в Баварской опере мы с Машей станцевали семь больших спектаклей — это очень много. В Мюнхене в нашем репертуаре были «Жизель» в редакции Питера Райта, «Баядерка» в редакции Патриса Барта, «Спартак» Юрия Григоровича, «Тщетная предосторожность» Фредерика Аштона, «Ромео и Джульетта» Джона Крэнко, «Алиса в стране чудес» Кристофера Уилдона и многое другое. Год был колоссальный! 

 

О партии мечты

Мне действительно повезло: станцевать такое количество разной и уникальной хореографии — это фантастика! Но мне долгое время очень хотелось исполнить партию Де Грие в балете «Манон» Кеннета Макмиллана. И два года назад появилась такая возможность в Royal Opera House в дуэте с Натальей Осиповой. Я был на седьмом небе от счастья. Кстати, несколько репетиций посетил первый исполнитель этой роли Энтони Дауэлл, что было для меня непостижимым событием.

Наташа – совершенно русская балерина, фанатик профессии и своих персонажей. Если вспомнить нашу подготовку к «Манон», то стоит сказать, что мы не ограничивались только репетициями в театре. Шел какой-то постоянный анализ: смотрели фильмы, ходили на выставки, изучали исполнение других артистов, выбирали, кто нам ближе. Мы постоянно думали об этом спектакле и находились в невероятном поиске. Мне кажется, станцевав «Манон», я стал еще глубже работать в дуэтах во всех спектаклях, за что очень признателен и Лондону, и самой Наташе. 

О творческом вечере и балете Palimpsest

В программу творческого вечера было решено включить  «Бриллианты» из «Драгоценностей» Джорджа Баланчина и одно из моих самых любимых сочинений XX века «Юноша и смерть» Ролана Пети. Кроме этого, мы готовим премьеру: Юрий Смекалов ставит одноактный балет Palimpsest по рассказу Александра Цыпкина на музыку австрийского композитора Белы Бартока. В древние времена словом  Palimpsest – «вновь стертый» – обозначались рукописи, написанные на уже единожды использованном  пергаменте. Наша же работа называется «Вновь написанный»: именно с такой ремаркой, мне кажется, мы можем показать всю идею постановки до конца. Это будет синтез нескольких сценических форм — от пластики тела до прямой речи, – и я очень надеюсь, что нам удастся максимально погрузить зрителя в атмосферу театра и нашего замысла.