Московская государственная академия хореографии vs. Академия Русского балета им. А.Я. Вагановой. 

Екатерина Кондаурова с детства понимала, что она хочет стать артисткой балета. Желание было настолько четким и осознанным, что все шаги по приближению к его реализации делались свободно, а все препятствия стойко преодолевались. 

Родным городом Екатерины была Москва. Именно в Московскую академию хореографии она и стремилась попасть. «Да, меня не приняли в Московскую академию. Но я не испытывала какой-либо боли от этой ситуации. Было просто разочарование и обида. В те времена (в 90-е) не совсем все было честно. Чтобы куда-то поступить, нужно было иметь, естественно, связи, помимо всего прочего. Я понимала, что меня могли бы взять, но просто недостаточно было каких-то знакомств… Да, обидно». Екатерина признается, что было ощущение, что родной город ее предал, что теперь было необходимо все менять, «менять всю свою жизнь для того, чтобы достичь своей мечты, достичь целей, которые перед собой поставил». Но когда будущая артистка Мариинского театра Санкт-Петербурга переступила порог Академии А. Я. Вагановой, все снова вернулось на свои места. «Я четко знала, что закончу училище и буду танцевать в каком-то театре. Не осмеливалась предположить, правда, в каком именно, но в том, что буду танцевать на театральной сцене, не было сомнений».

Интернат — строгий институт воспитания личности, самосознания, ответсвенности и дисциплины, но имеющий свои «теплые» места и людей.

«Были и хорошие дни, и плохие, но четкой памятной картины определенного события не могу выявить. Общие же воспоминания достаточно позитивные. Надо отметить, что первые три года со мной жила мама. Она оставила половину нашей семьи (отец и брат Екатерины остались в Москве — прим.), и мы снимали квартиру в Питере. Но когда уже было невозможно жить на два города, решились-таки меня оставить в интернате одну.

Но я была тогда уже довольно взрослой по меркам начинающих артистов, которые достаточно рано становятся самостоятельными, так что особого стресса не испытала». О правилах жизни в интернате, которые необходимо было строго соблюдать Екатерина рассказывает, что «в холлах, конечно, никто не имел права ничего устраивать. Естественно, были воспитатели, все было очень строго… Могли, конечно, тайком там к друг другу в комнаты забегать, но особо не засидишься, не загуляешь. Однако любили допоздна засиживаться в телевизионной комнате, фильмы смотреть какие-то. Но это, я думаю, как у всех детей, все хотят как-то обойти правила: попозже лечь или убежать куда-то…». Данный комментарий артистки может немного удивить. Сейчас нередко в студенческих общежитиях, в интернатах хореографических и музыкальных училищ вечерние или даже ночные посиделки учащихся из разных городов, даже стран — один из способов наладить межличностный, межэтнический и межнациональный контакт среди молодых ребят. Такие «кулуарные» посиделки с настольными играми или разыгрываемыми «тайными соревнованиями» в музыкальных или танцевальных изощрениях сближают детей, помогают им легче пережить первые месяцы и даже годы пребывания в новом городе, стране, среди чужих людей, далеко от семей, окунуться в некую атмосферу соучастия. Но Екатерина Кондаурова поясняет, что, во-первых, дисциплина в хореографических училищах очень важный элемент, а во-вторых, в то время иностранные учащиеся Академии жили отдельно от российских. «Наш интернат был как бы междугородний, только для детей из российских городов, которые не могли каждый раз ездить домой. Из Гатчины, например, из Павловска… Из-за рубежа жили совсем в другом месте». 

Привыкание подростка к новому месту жительства, к его правилам и порядкам — дело времени. «Не было рядом и такого человека, с которым я могла бы делиться какими-то личными своими воспоминаниями. Но педагоги, именно по классике (по классическому танцу — прим. ред.)… мне вот как-то везло с ними. Наталия Матвеевна Аподиакос была моим первым педагогом. Может быть, у нас не было таких прямо теплых отношений, но на моем творческом пути она была тем человеком, который дал все основное, что необходимо было. Потом Ирина Александровна Трофимова тоже несколько лет меня вела и, безусловно, внесла значительный вклад в мое развитие, как будущей артистки балета. А выпускала уже Татьяна Александровна Удаленкова. Ну и, естественно, мы с ней были дольше вместе, поэтому вот эта граница ученик-педагог уже чуть сокращена была, но, безусловно, сохранялась. Конечно, я не воспринимала эти отношения как дружеские, что, напротив, появляется в театре. В театре, уже имея некий жизненный опыт, я стала более открытым человеком, даже чем-то внутренним могла делиться. В школе же я была довольно-таки закрытым ребенком и не спешила никому рассказывать о своих переживаниях. Потому что… в принципе, это никого не волнует… обычно. А если и волнует, то потом это могут использовать как-то против тебя». 

Театр — место статичной работы, место реализаций амбиций или же некое священное пространство, ауру которого ценишь, учишься телесно впитывать?

«Когда я приходила в театр (2001 год — прим. ред.), все было иначе, чем сейчас. Понимаю, это естественно. Вопрос «отцов и детей» вне времени, безусловна смена поколений и их чувствования. Но вот мое поколение…мы не приходили в театр как звезды, что вот мы, мол,   пришли, сейчас будем танцевать, подвиньтесь все. Такого не было. Когда мы учились в школе, мечтали, что, может быть, нас возьмут в Мариинский театр, и у нас будет такая возможность, выходить в спектакле рядом с артистами, которые на тот момент блистали на этой легендарной сцене. Сейчас, мне кажется, вот такого подобострастного отношения нет у выпускников. Они приходят и первым делом узнают, что будут танцевать, и будут ли им даны сольные партии. Если они не будут танцевать соло, то, возможно, выберут другой театр.  Недавние выпускники искренне считают, что альтернатива есть (Екатерина очень гордится своим театром и альтернатив ему не признает — прим. ред.). И сейчас руководство театра вынуждено искать какие-то способы, чтобы удержать молодых артистов. Например, заманить какими-то партиями, выстроить план развития карьерного пути конкретного выпускника, чтобы он согласился прийти в театр. Для меня это дико. Когда я выпускалась,  мое отношение к этому театру (к Мариинскому театру — прим.) было как к божественному, священному месту, в которое попасть — честь». 

Один театр — две сцены. Аура и гармоничная роскошь в интимном пространстве лазурной монументальности — по одну сторону, масштабность и простор модернистской архитектуры в прохладе золотого мрамора и бликов хрусталя — по другую.

«Первые годы, когда мы начинали осваивать новую сцену, разница ощущалась колоссальная. Привычная камерность сменилась объемной пространственностью. Постепенно работа с предложенными возможностями новой сцены вывела на поверхность определенные плюсы. Например, когда я смотрю со стороны ту же «Спящую красавицу», я понимаю, что многое от меня, как зрителя, ускользает на старой сцене, какие-то детали, которые вылавливаются в пространстве сцены новой».  

Признание — это аплодисменты или награды? Эмоции или заполненные статуэтками с изысканным дизайном полочки, украшающие интерьер квартиры? А может, качественная критика?

«Отношение к труппе и отдельному артисту ненавязчиво, но проявляется так или иначе в «типе» аплодисментов и в критике. Например, замечала раньше и продолжаю замечать, что московская критика не очень жалует питерских артистов. Это исторически так сложилось. Обычные зрители возможно этого не замечают, но критика, мне кажется, стремится этот миф сохранять (миф о благородной сдержанности питерской академии, противодействующей  жаркой экспрессивности мгаховских артистов — прим. ред.). Какое-то отношение более холодное к нашему театру в столице будто приветствуется. Считают, что Петербург — это неэмоциональность, ледяной академизм. Что бы мы ни танцевали, как бы ни насыщали наши спектакли внутренней экспрессией, им словно всегда недостаточно. Есть такое ощущение». 

Что касается так называемых «оскаров» балетного мира, то Екатерина Кондаурова, обладательница статуэтки Benois de la Danse, дважды лауреат премии «Золотой софит», лауреат премии «Золотая маска» и других наград, признается: «Честно, для меня нет ни одной важной награды. Я не хочу обидеть эти компании, это все действительно очень приятно. Любое внимание к твоему творчеству — это здорово. Подобного рода подтверждения заслуженности твоего статуса в мире балета иногда могут означать, что ты идешь по правильному пути… но не всегда. Поэтому, ну если они есть, это здорово, если их нет, не стоит расстраиваться». 

Как вдохновляется артист? Музыкой, цветом, повседневной эмоцией?.. Как артист «присваивает роль» себе? Ищет вовне, ищет внутри, расширяет границы собственного тела, осваивая жесты и артикуляцию окружающих, выискивая «телесную метафорику» на страницах немых текстов, невербальность которых роднит с родным искусством? Как происходит эта сборка нового тела, непрестанная сборка сценического Я?

Все начинается с разогрева в зале ранним утром. «Мне необходимо около 40 минут на разогрев перед утренним классом, чтобы размять, растянуть все проблемные места. Есть определенный набор движений, последовательность, темп и амплитуду которых я четко для себя выстроила и систематически выполняю. Что происходит в данный момент вокруг меня — все равно. Я могу, как многие, выполнять свой разогрев в наушниках под какую-нибудь музыку, выбираемую под настроение, могу просто под фоновый шум, могу вообще болтать в процессе. В этом плане, я предпочитаю систему в движении, порядок и контроль внутри себя, но вполне адекватно реагирую на хаотичность и непредсказуемость вокруг, во внешнем.   

Надо сказать, что тот хаос и те эмоциональные ситуации, что окружают меня в повседневности, в личной жизни, нередко могут стать ресурсом для нахождения той или иной черты, мимической или жестуальной, которой можно окрасить персонаж, роль, над которой работаю. Обращать внимание на свои внешние выражения внутренних эмоций и переживаний во время стрессов, ссор и тому подобного мне посоветовала еще жена Алексея Ратманского, Татьяна, когда я работала над образом Анны Карениной. Но могу точно сказать, что следовать ее совету иногда крайне сложно. Ведь когда ты переживаешь какой-то эмоциональный всплеск, тебя переполняет негодование, грусть или даже злость… особенно при споре с любимым и родным человеком… Ну явно же не до исследования артикуляций своего тела и мимики в зеркале напротив. 

С Анной я так в себе и не смирилась… Не помог мне спектакль, позволив условно прожить жизнь данного персонажа, данный характер, оправдать ее… понять. Некий негатив, связанный с ее поведением, так и остался во мне. Я не согласна с решениями, порывами, поведением Карениной, даже претерпев при проработке партии в некоторой мере те эмоции, которые были вложены в нее Львом Толстым. 

Вот тут стоит говорить о необходимости артиста балета стремиться «присвоить роль». Такое стремление, как я считаю, должно быть всегда. Что я имею в виду? Ну вот есть у тебя возможность станцевать, сыграть определенного персонажа. Балетмейстер считает, что он твой, подходит тебе. А вот сам ты так не считаешь, не получается найти точки соприкосновения. Тогда нужно пытаться «присвоить» персонажа себе. Искать иные черты для него, которые, может, не прописаны в либретто, в первоисточнике, не ассоциируются у большинства людей, знакомых с данным героем, но тебе кажется и чувствуется, что они ему бы соответствовали. И надо эти найденные черты отстаивать, привносить в него, как бы деконструировать данного персонажа, чтобы освоить. Но подходить к этому стоит ответственно. Зритель должен в итоге поверить наравне с тобой, что да, это тот самый герой и ему действительно свойственна такая манера, такие поступки, такие реакции.

Кстати, над партией Анны Карениной, ее театральной составляющей, было еще интересно работать в силу того, что происходило глубинное погружение в сам текст Льва Толстого. Когда отрабатывалась та или иная сцена, я тут же отмечала для себя, в каком куске прозаического текста могу ее найти. Открывала книгу и изучала все описания  эмоциональных переживаний героини в заданной сцене, описания ее движения, манеры держаться». Описания на страницах текста-источника реакций второстепенных персонажей друг на друга, на главного героя — действительно ценный ресурс для артистов. Они могут воображать, представлять себе, что же может такого делать их персонаж параллельно с описываемыми автором реакциями… Черпать свои жесты, осуществлять «сборку» своего образа, как бы читая между строк или за строками описания чувств других, откликающихся на поведение героя, рассматриваемого для инсценировки. Интересно, не правда ли?

История Анны Карениной вдохновила многих современных балетмейстеров на реконструкции, ре-актуализации данного сюжета в контексте новой театральности, реальности и идеологии. Сам образ Анны переживает разного рода трансформации в интерпретациях различных хореографов и артистов. Анна Каренина Б. Эйфмана, Дж. Ноймайера, К. Шпука — совершенно разные образы, характеры, личности. Екатерина Кондаурова отметила, что «было бы здорово протанцевать, сыграть все предлагаемые лики Анны. Трудно, но крайне интересно». 

Что касается опыта работы с тем или иным сценическим образом, прима Мариинского театра вспоминает и «Кармен-Сюиту» Альберто Алонсо. «Мне было очень интересно работать над образом Кармен. Знаете, два любимых мной момента в данном балете, в которых внутренняя работа над собой приняла очень интимный характер? Первый — сцена, когда Хосе ведет Кармен в тюрьму. Мне нравится, как Кармен ведет игру с Хосе, неожиданно оказываясь беззащитной в его руках, и как она смеется над его реакцией на ее эмоциональные провокации. Второй момент — сцена, когда Кармен появляется на арене во время танца Тореадора. Для всех зрителей корриды он – кумир, но не для нее. Тореадор заинтересовал Кармен лишь постольку, поскольку в нем ощущается такая же свобода и сила характера, какие девушка чувствует в себе. И она начинает пристально наблюдать за ним, берет табурет САМА, ставит его туда, где ЕЙ удобно. Замирая в одной позе, она следит за ним, не отводя глаз, как удав за кроликом, решая, стоит этот мужчина дальнейшего ее внимания или нет. Мне кажется, эта одна из показательных сцен характера Кармен, который пропитан стремлением к внутренней свободе и независимости. Девушка не обращает внимания на окружающих, она свободна в выборе, в своих решениях, у нее нет страха нести ответ за свои действия, потому как она знает свою судьбу».

А что после балета, или что параллельно с работой в театре… Получение высшего образования? Открытие для себя новых сфер деятельности? 

Будучи еще в театре некоторые артисты пытаются параллельно получать высшее образование. «Я тоже об этом подумывала, но до сих пор не могу вот решить, какая область могла бы меня завлечь, к чему потенциально есть навык помимо хореографии. Хотя меня вполне устраивает пока, что театр забирает у меня все время. Я люблю свою профессию, ценю все ее составляющие». 

Может, педагогика? 

«Касательно педагогической деятельности… Да, во мне уже просыпается такое желание — поделиться опытом, помочь молодому артисту прийти быстрее к тому, к чему с чистого листа идти тяжело и долго. Я не думаю, что готова работать с целыми классами, но вот репетировать отдельные партии, которые были освоены когда-то мной, индивидуально с ученицей старших классов Академии или с новоприбывшими в труппу артистами могла бы. Думаю, мне есть чем поделиться». 

Проекты?

Мариинский театр для Екатерины Кондауровой стоит на первом месте, все сторонние проекты за рубежом, предложения работы с европейскими хореографами вне родных стен — лишь по мере возможностей, если позволяет график. Что не вынуждает отказываться от ролей в репертуаре Мариинского, то с удовольствием и большим желанием принимается артисткой, если обратное — отказ. «Я всегда открыта для расширения индивидуального хореографического языка и подхожу с любопытством и честностью к освоению номеров и спектаклей иностранных балетмейстеров. Но лучше, когда реализуются подобные проекты в стенах Мариинского, в Санкт-Петербурге. Надо звать, приглашать иностранных хореографов, безусловно. Например, почему бы не привезти в Россию, в Питер «Алису в стране чудес» Кристофера Уилдона? Прекрасный, такой красочный, насыщенный образами, мотивами и нетривиальными мизансценами балет! Труппа была бы крайне рада возможности станцевать подобный спектакль». 

Что же касается внутрироссийских проектов из серии отдельных номеров, поставленных разными хореографами и исполняющихся в один вечер, которых сейчас так много инициируется артистами: «Не знаю, — говорит Екатерина Кондаурова, —  не мое это. Я не вижу часто реально продуманной концепции подобных работ, единой линии, объединяющего мотива или идеи, которые в конечном итоге не теряются за именами, новизной. Зачем мне это как артистке? Конечно, если мне предлагают проект, и я действительно вижу потенциальную пользу в нем для себя как балерины, то погружаюсь в него с головой. Но не часто такое происходит».

Сегодня артистам и артисткам балета, выросшим на русской классике, на традициях российской хореографической школы, не чужды эксперименты с современной хореографией, основанной на совершенно разных концепциях тела и развивающей разные техники. 

Как признается Екатерина, некоторые способы пластического выражения, освоенные в работе с современными хореографами Запада, она сознательно «перетащила» в классику, которую исполняет. «По-моему, правильное совмещение техник современного танца, обращенных к научению телесного удлинения жеста, тягучих и скользящих переходов из одной позы в другую, внутреннего сдерживания энергии и порционного ее выплескивания наружу, с грацией, тонкостью, благородством и статуарностью движения классического только в плюс академическому балету. Необходимо лишь помнить о гармонии». 

Екатерина Кондаурова знает, о чем говорит. У примы Мариинского театра большой опыт работы с языком современного танца и совершенно разными хореографическими техниками, развиваемыми такими признанными новаторами как Джордж Баланчин, Джером Роббинс, Ханс ван Манен, Уильям Форсайт, Пьер Лакотт, Анжелен Прельжокаж, Саша Вальц, Уэйн МакГрегор и др. 

«Помню «Четыре темперамента» Баланчина на музыку Пауля Хиндемита. Сначала я танцевала одну из четырех женских партий, сопровождающих солистку Меланхолию, а потом солировала сама в роли Холерика. Должна сказать, это был крайне полезный опыт. Цель — выразить душевное состояние, темперамент и присущее ему поведение, совершенно не используя мимику. Все, что у меня было в распоряжении — мое тело «без лица». И надо сказать, моему телу понравилось быть холериком, может, это даже естественное его состояние… Резкие, угловатые движения локтями, коленями, плечами, напряженная сдержанность, внезапно прерывающаяся тактильным взрывом, широкой эмоциональностью, которая также резко снова уходит вовнутрь. Как-то прямо мое».

Далее мы решили узнать, какие ассоциативные ряды возникают в памяти примы Мариинского театра при упоминании имен тех некоторых современных хореографов, в работах которых ей уже довелось танцевать: 

Джером Роббинс 

«Лед и пламя, заключенные в изысканный, интеллигентный танец».

Ханс ван Манен

«Академизм, внутренняя сдержанность энергии, не допускающая внешнего взрыва. Я танцевала «Пять танго», и да, ощущения именно такие, как это не парадоксально. Его танго страстное, но вся эта страсть должна концентрироваться внутри, внешне же — чистый академизм с горящими глазами и четкими точками в каждом жесте, батмане, туре». 

Уильям Форсайт 

«Экспрессия, безудержная физическая энергия, стирающая грань между основным текстом и импровизацией».

Пьер Лакотт

«Если говорить только о партии «Королевы моря» в «Ундине»… мелкая техника и ограниченный простор для эмоционального самовыражения. Мне немного не хватает именно шири в его хореографии, какого-то возможного потенциала движения. Это чувство возникало и при исполнении партий в его балетах, и когда просто смотрю его работы». 

Анжелен Прельжокаж

«Гений тонкого, интимно-сексуального чувства, без малейшего налета пошлости. Люблю его работы очень-очень».

Саша Вальц 

«Эмоции, выражающиеся через неклассические движения, с животной, порой первобытно-дикой энергетикой».

Уэйн МакГрегор 

«Танец на грани, на пределе возможного и даже больше. Наивысшая точка эмоциональности и физического напряжения, когда чувствуешь каждую жилку и нерв своего тела, в каждой клеточке – мощный энергетический заряд, готовый взорваться».

БЛИЦ

Первый выход на сцену 

«Лебединое озеро», четвертая линия кордебалета. Я тогда очень волновалось и считала, что нет ничего важнее и ответственнее исполнения, которое мне предстояло. 

Я никогда не пробовала… 

Столько всего…Серфинг.

У меня всегда с собой эти три вещи 

Что-нибудь сладкое, ключ от чего бы то ни было. Третья вещь…хм…еще одна конфетка? Ах вот, театральный пропуск. 

Любимый город 

Санкт-Петербург вне конкуренции.  

Я горжусь… 

Моей семьей и моим театром.

Яркие моменты детства 

Не могу выделить. Мое детство все очень яркое, я ведь обучалась в хореографической академии.

Я читаю на данный момент… 

Как правило, несколько книг одновременно. Но сейчас «Петербург» Андрея Белого и «Вино из одуванчиков» Рэя Брэдбери — любимая книга для меня, перечитанная множество раз и еще множество раз читаемая в будущем. 

В моем плейлисте… 

Много всего разного и джаз-соул.

Я не могу без… 

Любви.

Секрет успеха 

Его нет. Есть лишь честная работа и честный ты. 

Отношение к социальным сетям 

Положительно-нейтральное. Хорошая возможность показать видимое многими так, как видишь это ты. 

Казусы на сцене 

Многое бывало. Но вот как-то выпал кинжал в балете «Бахчисарайский фонтан», когда впереди еще была сцена, в которой разгневанная Зарема бросается на Марию с этим самым кинжалом, намереваясь убить. Пришлось запугивать угрозой смерти с помощью кулака. 

Способность, которой хотелось бы обладать 

В детстве хотела читать мысли. Сейчас понимаю, что это ужасное желание… Может, летать. Но порой ощущаю, что данной способностью я уже обладаю. Пожалуй, всё-таки уметь петь, особенно как Арета Франклин (прим. ред. одна из любимых композиций Екатерины – You Make Me Feel Like)

Ваше состояние духа в настоящий момент 

Гармония. 

«Душа» танца – это…

Состояние, честно транслируемое артистом зрителю. 

 

Интервью Дарья Горбацевич

Фото Ира Яковлева

Total Look Модный Дом «ТАТЬЯНА ПАРФЕНОВА»

Стилист Людмила Шушпанова

Muah Татьяна Иванова

 Благодарим студию State за помощь в создании материала.