Поднимаюсь на пятый этаж, гримерная 505, пока иду к двери, мысли стрелами напоминают о вопросах для интервью, которые вроде бы уже заучены, но волнение не покидает… Еще бы, ведь еще мгновение, и я окажусь лицом к лицу с вдохновителем детства, гениальным танцовщиком, «балетной пантерой» и просто Фарухом Рузиматовым! 

Он приехал в Москву на два дня, чтобы выступить в Кремлевском Дворце в экшн-драме «Самурай Набунага» вместе с Морихиро Ивата и Ранко Фудзима. Он не любит давать интервью, но нам повезло, и мы представляем вам интервью с Фарухом Рузиматовым о Мариинском театре, о настоящем и о значимости искусства в мире.

 

Вы не раз говорили, что любите учиться у тех, с кем работаете. Чему вы научились у такого человека, как Ранко Фудзима? Он выдающаяся личность в Японии и актер театра кабуки, наверняка, он использует совсем другие инструменты выражения себя на сцене…

Он не совсем актер театра кабуки. Театр кабуки – это не танцующие артисты, они исполняют роли. Ранко как раз относится к разряду танцевального искусства, это немного другое ответвление. Чему я научился?.. Наверное, слишком мало времени прошло… У Ранко наиболее привлекательное, что я взял себе на вооружение – это умение быть максимально сосредоточенным в момент своего исполнения какой-либо сцены. Говорить о том, использую я это или нет,  еще рано, но стараюсь. 

Вам близка японская культура, Восток? И считаете ли себя восточным человеком, учитывая, что вы из Ташкента, но родиной все-таки называете Санкт-Петербург?

Я немного не понимаю, что это значит – считать себя восточным человеком или русским человеком. Есть либо порядочный и культурный человек, либо есть непорядочный и некультурный человек. А национальность  – всего лишь национальность.

Вы очень часто с пиететом говорите о своем педагоге Геннадии Селюцком и о важности педагога в жизни артиста. В 2013 году вы говорили, что пока хотите сами учиться, а не учить. Изменилось ли что-то сегодня или появилось желание преподавать?

Нет, ничего не изменилось, к счастью, для меня. Я всегда повторял и повторяю, что есть категории людей, которые рождены для того, чтобы передавать информацию, которую они накопили, или люди, которые в силу своих каких-то интуитивных позывов хотят преподавать. Во мне этот ген напрочь отсутствует. Во-первых, мне это неинтересно. Мне интересно учиться самому, и я не чувствую, что могу чему-то научить. Это не кокетство, ничего подобного. У меня просто нет такого желания – учить.

Вам было сложно переходить от «большого» репертуара в Кировском театре к экспериментальным проектам?

Этот переход, по крайней мере в моем случае, происходил не резко, а достаточно плавно. На момент ухода от классического репертуара я уже перетанцевал все, что возможно было в Мариинском театре и имел возможность параллельно делать какие-то свои вещи, современные постановки и другие вещи, которые были уже не в контексте театра. Мне всегда предоставляли возможности. 

То есть у вас страха перед будущим, что будет после театральной жизни, не было? Перехода болезненного, который часто бывает у артистов?

Мыслить категориями о том, что будет через 10-15 лет – это не про меня. По крайней мере, я пытаюсь все-таки жить на максимально короткие дистанции. Прошел день – и хорошо. Сейчас у меня спектакли, гастроли. Блок прошел, и, слава богу, будем готовиться к следующему блоку. Вот такими короткими отрезками, короткими этапами я и живу.

Кстати, об этом… Цитата из вашего интервью: «Для меня искусство во всех его проявлениях является смыслом существования, оно дает возможность не сойти с ума от реальности». Приходится ли вам часто абстрагироваться от реальности, уходить в какую-то «внутреннюю миграцию»? 

Мне кажется, что если бы на Земле не было искусства, то жизнь была бы достаточно проблематичной, я так это воспринимаю. Но оно есть на Земле, поэтому порой жизнь бывает прекрасной и замечательной. А реальность у всех своя. Люди, которые занимаются искусством, необязательно танцами, а вообще искусством в целом, они все-таки более чувствительны к восприятию бытовых вещей и бытовой реальности. Может быть именно поэтому люди, не занимающиеся искусством, чувствуют себя более комфортно в обыденной жизни. 

Социальная жизнь со всеми ее аспектами – политика, выборы президента, интернет и так далее, вы следите за этими новостями, интересно ли вам это? 

Я могу сказать, что я абсолютно аполитичный человек. Естественно, мне комфортно, когда нет никаких беспорядков в стране, но я никогда не интересовался никакими партиями, мне это все абсолютно чуждо. Меня интересует только искусство. По поводу интернета… Я не участвую в этом деле, у меня нет социальных сетей, я живу по старинке. У меня есть книги, у меня есть поэзия, у меня есть дела, которые мне нравятся, есть музыка. Это вещи, которые на сегодняшний день питают, удовлетворяют и помогают существовать и чувствовать себя, насколько это возможно, полноценным в своем деле. Мне кажется, интернет – это просто веянье времени, мода, не более того. Это все схлынет так же, как и пришло. В этом нет ничего плохого или хорошего, это просто есть, как данность – склоненные головы в телефон, не более того. Жалко этих людей, они теряют наибольшую часть времени, а можно сделать что-то для своего самосовершенствования, какие-то более важные вещи, чем социальные сети. Я занимаюсь совершенствованием себя, своего тела и интеллекта. Поэтому я не против интернета, меня это абсолютно не интересует.

У вас есть какая-то определенная техника для поддержания своей собственной формы? Как вам удается оставаться в такой потрясающей форме?

Я себя отношу к той категории людей, которые хотят оставаться на плаву в своем деле и постоянно учатся. Мне хочется двигаться, уж по крайней мере, если не вперед, то по крайней мере не назад. Любое движение стимулирует процесс. И чем дальше, тем сложнее.

Мой педагог была вашей одноклассницей в Академии им. А. Вагановой,  она рассказывала, что вы каждый вечер распаривали ноги и затем ломали свой подъем. Это правда было? Как вы придумали такой жестокий метод? 

Да, я занимался стопой, потому что стопы не было. Стопа в балете – это завершенность. У меня всегда был страшный комплекс из-за отсутствия стопы. Там еще была техника катания горячей бутылки, техника эта была каждый день перед сном. Я не помню уже, как я это придумал. Но, по крайней мере, это дало свои плоды, потому что не было никаких данных, и надо было их как-то совершенствовать, развивать растяжку, выворотность. Зерно в весь наш класс было заложено педагогом Василием Ивановичем Ивановым, он все время посвящал занятиям и научил работать нас. Это как раз к теме о педагогике, педагог – это все, особенно, в академии!

Вы творческий, влюбленный в искусство и в свое дело человек, вы совмещали творчество и директорство в Михайловском, а сейчас недолго были художественным руководителем в Ташкенте. Вам это было интересно или решили просто попробовать?

В Михайловском театре мне удалось поработать полтора года. И это было интересное время для меня. К тому времени я устал от себя, от танцев и вообще. Это был такой поворот в другую сторону. В Михайловском моя работа была не управленческой, не была связана с бюрократией (ненавистное мне слово). Просто в силу того, что меня назначили руководить, я имел право и возможность пригласить целую плеяду педагогов, которые были не у дел: Долгушина, Осипенко, Ефремову. У этих гениальных людей багажа много, а они сидят по домам и не востребованы. Вот в этом и заключалась моя работа, мне удалось привлечь, организовать этот процесс. Еще я приглашал хореографов. За полтора года было с десяток премьер. Это был интересный процесс формирования компании, труппы. Когда «машина» заработала, мне стало скучно абсолютно. Меня это перестало вообще возбуждать. Я опять потихонечку вернулся на сцену. Насчет Ташкента… Они меня пригласили руководить труппой, но я сказал, что у меня нет времени. И меня попросили поработать с труппой месяц-два, просто порепетировать. Мы «Шехерезаду» делали, премьера была в декабре. На этом наше сотрудничество благополучно закончилось.

У вас было желание уехать из России? Наверняка вам поступали приглашения руководить театрами или работать с кем-то за границей.

У меня был печальный опыт отъезда в Нью-Йорк, когда я еще танцевал в Кировском театре. Я перетанцевал все и хотелось большего, может быть, модерна и новых постановок. Это естественное было желание. Я где-то около года проработал в Американском балетном театре и, к счастью, вернулся в Кировский театр уже с другими мозгами. Этот негативный опыт работы в ABT стал толчком для меня. 

А что там было не так? 

Там было все так. Но… Кировский театр – это единая школа. Американский балет – это разные школы. Это как маркет такой, работа сезонами – собрались, разбежались, собрались. А я из Мариинки, извините, это императорский балет, лучший театр мира. Понимаете? Репертуара, по большому счету, там и не было никакого. Вот так я просидел там, и вернулся. 

К слову, об изменениях. Как вы считаете, человек на протяжении жизни меняется? Вы изменились за это время, как думаете?

Сложно сказать. Наверное, что-то меняется, отношение к каким-то вещам, к каким-то ситуациям. Мне кажется, глобально человек остается в своей основе, но может быть просто со временем как-то страсти угасают. Хотя это полная ерунда. Страсти угасают у тех, у кого угасают, а у кого не угасают, ему не важно, 20 лет ему или 80. Они так же бушуют. Это зависит от степени интеллектуального уровня и физической подготовки. Это важные вещи. Надо быть интересным, и тогда тебя будут окружать не только пустоголовые люди.

Фарух, а на данном моменте как вы находите себе новые проекты, ставите ли себе какие-то цели на будущее?

Если бы я ставил планы, я бы уже давно скатился с катушек. Никаких планов у меня нет. Когда ученик готов – появляется учитель. Просто так учитель не появляется. Просто так ничего не приходит. Когда ты готов что-то воспринимать – появляется ситуация. Все приходит с внутренней работой, определенным накоплением багажа. Я это так воспринимаю. В моем случае это работает. 

С масштаба своего опыта, что бы вы пожелали новому поколению артистов в своей профессии?

Я могу сказать, что, когда говорят об опыте, я к себе это никогда не применяю. Я себя чувствую абсолютно неофитом – каждый день заново все начинаю. Есть ощущение невозможности существования без танца, без науки. Служение какому-то делу безраздельно, когда оно для тебя намного важнее, чем дыхание. Цели должны быть всегда максимально высокие. Все очень просто – любить свое дело, бескорыстно служить ему. Когда за твоим делом стоит «а что я получу за это?» – это не работает. Искусство очень мстительно, оно очень быстро ставит человека на место. Когда ты ему служишь бескорыстно, ты получаешь свои плоды. Но когда ты ищешь выгоду или идешь на компромиссы, ты тут же получаешь то, что у Гоголя, у Оскара Уайльда. Про это уже давно написано великими.

 

Блиц

С чего начинается ваш день?

С гимнастики в кровати.

Яркий момент из детства.

Выход в 11 лет на сцену Мариинского театра в роли поваренка в «Дон Кихоте».

Вы помните свое самое нервное выступление, которое вы переживали?

Каждое выступление нервное.

Что вы сейчас читаете?

«Бесконечную шутку» Уоллеса. 

Я не могу без…? 

Без танца.

Я горжусь….

Мне кажется, каждый, кто чем-то гордится, либо идиот, либо клинический дурак. 

В чем ваша сила? 

«В чем сила, брат?», – как говорил Бодров… У меня нет ощущения какой-то определенной силы. Поэтому я даже не знаю…

Самое ценное? 

Мне кажется, самое ценное – быть не дураком.

Лучшее произведение о любви на ваш взгляд?

Только не набившее оскомину, при этом не менее гениальное – «Ромео и Джульетта».

Любимое место в Петербурге? 

Мойка, Белые ночи. В районе Пушкинского дома.

А если не Петербург, то какой город? 

Петербург.

Я никогда не пробовал.

Танцевать босиком.

У вас всегда с собой эти три вещи.

Пара классической обуви, книга и зубная щетка.

Ваше состояние сейчас?

Все болит, хочу уехать в Петербург.

 

Интервью Алиса Асланова

Фото Елена Пушкина

 

Благодарим Компанию «Глобэкс промоушен» и лично Айдара Шайдулина за помощь в организации интервью.