Юрий Валентинович, Ваша творческая география очень широка. Вы родились в Ленинграде, закончили Ленинградское хореографическое училище в числе лучших выпускников и почему-то уехали в Вильнюс…
Дело в том, что как и в нынешние времена, так и тогда были симпатии и антипатии. Я очень дружил с Феей Ивановной Балабиной, прекрасной русской балериной, которая на момент моего обучения была художественным руководителем Ленинградского училища. Так как у меня, прямо скажем, было шило в одном месте, меня часто выгоняли из училища за, назовем это, непоседство. А Фея Ивановна постоянно возвращала меня обратно. Я с ней очень дружил, до самого последнего дня ее жизни. До сих пор бережно храню ее письма. В 1974 году у нее произошла трагедия — погиб Николай, их общий сын с Константином Сергеевым. Фея Ивановна никого к себе не пускала в этот период кроме меня. В один из этих дней я был у нее дома. Звонок в дверь, я подошел, стоит Константин Михайлович. Фея Ивановна говорит: «Не пускать!» Я так и передал… После этого, сами понимаете, начались не то чтобы гонения, но полная антипатия ко мне со стороны Сергеева. Хотя до этого я с Константином Михайловичем очень много работал, подготовил спектакль «Щелкунчик» и станцевал его на сцене Кировского театра.
Еще будучи учеником?
Да, это был школьный спектакль, он идет и до сих пор. Моими партнершами были ученица Натальи Михайловны Дудинской Лена Юношева и чешка Ханна Влачилова. После окончания училища я был приглашен в Кировский (ныне Мариинский) театр. Через два месяца меня вызвал Константин Михайлович (на тот момент он являлся худруком училища, а Фея Ивановна уехала в Армению, питерский климат по состоянию здоровья ей не подходил) и сказал, что приехали две девочки иностранки, лауреаты конкурса в Варне, хотят в класс усовершенствования, но им нужен партнер. И предложил мне остаться в училище еще на год для репетиций с ними, а потом поехать работать в Финляндию. Я ему говорю: «Какая Финляндия?! Я не хочу туда ехать, у меня мама, бабушка, я единственный кормилец в семье. И тем более я уже работаю в Кировском театре!» «Считайте, что уже не работаете», — был ответ Константина Сергеева. Я ушел, а через две недели меня вызвал к себе Игорь Бельский, главный балетмейстер Кировского театра, и сказал: «Юра, извините, Вы нам не подходите!» Константин Михайлович предполагал, что я передумаю и приму его предложение, но я не поменял своего решения. В таком непростом настроении я пошел посмотреть из зала «Баядерку». В антракте ко мне подошел Элегиус Букайтис — главный балетмейстер Вильнюсского театра (тогда, в 1974 году, как раз сдавался обновленный театр) и пригласил меня на положение солиста к себе в труппу. Вот так я уехал в Вильнюс.
В начале Вы сказали, что Вас отчисляли из хореографического училища за непоседство. Но Ваш благородный сценический облик никак не вяжется с образом хулигана!
Вы знаете, на самом деле, я не был хулиганом. В общем-то, я был таким же, как все мальчишки! Да, мы проказничали, иногда прогуливали, еще не умели контролировать свою энергию, но доставалось чаще всего мне, так как я никогда не оправдывался. И сейчас ребята, бывает, прогуливают, и ничего, экзамены успешно сдают.
Юрий Валентинович, когда мы поднимались сюда в студию, Вы сказали, что работали на заводе. А когда это было?
Когда в очередной раз меня отчислили из училища, то для исправления отправили работать на Путиловский завод. На заводе я проработал почти год, сначала слесарем, потом токарем. Я не хотел оттуда уходить, когда меня возвращали в училище, потому что там относились ко мне с уважением, к тому же я получал высокую зарплату, чем очень помогал своей семье, ведь в те времена труд квалифицированного рабочего хорошо оплачивался. Но Фея Ивановна настояла, и я вернулся к учебе. Кстати, в комсомол я тоже вступил на заводе, ведь в хореографическом училище меня не принимали.
Итак, Вы уехали в Вильнюс.
Да, но там у меня сразу не сложились отношения со вторым балетмейстером. По причине, как же это сказать… Я ему очень нравился, а он мне нет (смеется). Ну, не сложились, в общем. Он оказался мстительным и пытался выжить меня из театра, сдать в армию.
А творчески сложилось?
Да! Там я станцевал спектакли «Эгле, королева ужей», «Жизель», «Вальпургиеву ночь» в опере «Фауст», еще много всего. Но меня все-таки забрали в армию, с призывного пункта я сбежал! Меня объявили во Всесоюзный розыск.
Ого! Точно полукриминальная судьба.
Да, а к тому времени я уже женился на своей коллеге. И уехал в Москву с намерением спрятаться у родителей жены. Написал письма во все театры Союза. Мне пришло приглашение на просмотр из Алма-Аты (ныне Алматы), искали партнера для заслуженной артистки Раушан Байсеитовой. Мы с женой поехали. Меня, естественно, взяли. Но мне тогда совсем не понравился город! Был декабрь, слякоть, все серое, сырое, и я решил, что не останусь, буду искать другое место работы. Но так случилось, что утром моей жене стало плохо, ее отвезли в больницу, и оказалось, что она беременна! В итоге остались мы на четыре с половиной года. За это время я станцевал практически все ведущие партии в театре, у меня появилось много поклонников, среди них — жена Первого секретаря ЦК Компартии Казахской ССР Кунаева Д.А. Благодаря ее покровительству я получил военный билет без последствий для себя.
И как Вы потом оказались в Москве?
Я решил поехать на конкурс, но меня не отпускали, так как в мое отсутствие некому было исполнять текущий репертуар. Но я такой человек, если что-то решил, если мне в мозг какая-то идея засела, то ничто меня не остановит. Я занял денег и прилетел в Москву. Зимой!
Вы зимой судьбоносные решения принимали!
Точно. 1979 год, в Москве жуткие, дикие морозы, наверное, 30-35°, даже трубы лопались. А я — в Алма-Ате-то тепло — в ботиночках и легкой курточке пришел к первому подъезду Большого театра и всех проходящих спрашивал: «Кто у вас тут самый лучший педагог?» Кто-то подсказал мне обратиться к Тамаре Петровне Ветровой и дал номер ее телефона. Она тогда жила на Каретном ряду. Тамара Петровна меня отогрела, накормила. А в соседней комнате на гитаре бренчал Саша Ветров, мы до сих пор с ним дружим. В общем, поговорили мы с ней и уже на следующий день начали готовиться ко Всесоюзному конкурсу. В итоге я получил Первую премию. Возвращаюсь в Алма-Ату, а меня уволили!
А как же «победителей не судят»?
Ну вот так, я же прогулял работу. Однако дирекцию театра одернуло вышестоящее руководство, меня восстановили в театре с неприятностями для руководителей. Потому что в ЦК сказали, как посмели уволить победителя Всесоюзного конкурса?! А впоследствии мне вручили премию Ленинского комсомола, это была значимая награда!
И Вы продолжили работать в Казахстане после конкурса?
Да. Затем Большой театр пригласил меня к себе на гастроли. Правда, руководство в Алма-Ате преподнесло это таким образом, будто мы просто едем на гастроли с Примой театра Раушан Байсеитовой. Конечно, я с удовольствием поехал. Приехали в Москву, станцевали «Жизель», а после спектакля ко мне подошли Галина Сергеевна Уланова, Марина Тимофеевна Семенова, Петр Иванович Хомутов и сказали: «Поздравляем! Вот Вы и приняты в Большой театр». Я очень удивился. А Петр Иванович спросил: «Разве Вы не получали мои телеграммы?» Дирекция Алма-Атинского театра не передавала мне ни одного приглашения из ГАБТ!
С другой стороны их понять можно, они не хотели терять хорошего танцовщика, премьера!
Да, но дело в том, что они так и не поняли мой характер. Ведь мне очень хорошо было в Алма-Ате, просто очень! И если бы руководство так не поступило, честное слово, я остался бы там! Ведь было непонятно, как сложится моя судьба здесь, в Москве. А в Казахстане у меня уже было все – положение в театре, поклонники, большая квартира, великолепные отношения с труппой и с сильными мира сего, танцевал я все, что хотел. У меня к Алма-Ате самые добрые чувства! И до сих пор меня приглашают туда на конкурсы, фестивали, стараюсь чем-то им помогать. Это же моя творческая родина, именно там я стал настоящим танцовщиком. К тому же в Алма-Ате родился мой сын. Поэтому, если бы дирекция не совершила такой обман, я бы не уехал. А так… Я оказался в Большом театре.
И сразу Вас взяли на положение премьера?
Да, но… В начале сезона на собрании труппы Юрий Николаевич Григорович сказал такую фразу, которая стоила мне двух лет бойкота: «А вот этот молодой человек будет танцевать все мои спектакли в той последовательности, в которой он пожелает!» Вы сами понимаете, что претендентов, точнее, желающих танцевать все спектакли Григоровича было немало… И два года мне пришлось ходить по театру, здороваться и не слышать в ответ ничего. Но после больших гастролей все встало на свои места.
Какая Ваша самая любимая роль? Если такая есть одна.
Я любил танцевать все, однако, никогда не думал, что станцую такие спектакли, как «Спартак», «Иван Грозный»… Но Юрий Николаевич сказал надо, значит надо. Тогда даже никаких разговоров не было, чтобы Юрию Григоровичу перечить!
А Грозного я вообще интересно первый раз станцевал. Мы поехали на гастроли в Америку. И так сложились обстоятельства, что Юрий Владимиров получил очень серьезную травму, и некому было танцевать. Но и я еще
был на костылях, сильно подвернул ногу, пришлось учить спектакль в гипсе. Я станцевал эту партию в Вашингтоне, выучив ее за десять дней, за пять дней до спектакля снял гипс, обколовшись обезболивающими. Наверное, это один из самых драматичных моих спектаклей, потому что обезболивающие боль не сняли, травма была серьезная. Помогли сила воли и огромное желание!
Юрий Валентинович, Вы и сейчас выходите на сцену Большого театра. В балете «Ромео и Джульетта» Алексея Ратманского Вы исполняете роль Падре Лоренцо. Какие у Вас эмоции от выступления?
Радость! Ведь я уже 20 лет не выходил на сцену. Кстати, Алексей Ратманский взял меня на слабо, сказал: «Вы не выйдете, не сможете!» А я сказал: «Выйду!» Мы, конечно, не поспорили, но меня это очень подстегнуло, за что я ему безмерно благодарен! Я выучил партию, она не сложная физически, но это было безумно интересно! И, конечно, когда я первый раз вышел в спектакле, это было настолько волнительно! Сразу вспомнил «Двадцать лет спустя» А. Дюма (смеется). Я получил огромное удовольствие, тем более, что танцевал со своими учениками, которых выпускал много лет назад и которых я очень люблю. Многие стали звездами, среди них есть заслуженные и народные артисты.
Как Вы перешли на педагогическую деятельность?
Я совмещал, еще танцуя. Мой сын учился в Московском хореографическом училище (Сергей Васюченко — долгое время был премьером театра «Кремлевский балет», сейчас перешел на ведущие игровые роли, прим. ред.). Меня вызывает к себе Софья Николаевна Головкина и говорит: «Я выгоняю твоего сына». Спрашиваю: «В чем дело, разве сын плохо учится?» «Да нет, — говорит, — папа плохой, не помогает школе». Оказалось, училищу нужен педагог по дуэту. Я как-то не ожидал такого предложения и первые годы работал без оформления, как бы на правах помогающего. И… Первый урок у меня прошел комом.
Расскажите, пожалуйста!
Я пришел на урок. Это был класс, где учился мой сын и Аня Леонова. С чего начинать, я растерялся. Мне кто-то сказал: «Вы разогрейте их в начале, а потом сориентируетесь». Ну, я стал давать станок, дошел уже до фондю, анлер. И тут мне сын говорит: «Юрий Валентинович, у нас урок дуэта» (смеется). Вот так я начал педагогическую деятельность. И, конечно, я стал вспоминать уроки Н.Н. Серебренникова. Это был великий педагог.
Вы у него учились?
Да, он был моим педагогом по дуэту. У меня интересная история знакомства с ним! Николай Николаевич был удивительный художник и ценитель природы. И, конечно, дуэт стал моим любимым предметом, даже так скажу, это был не предмет, это было удовольствие! Серебренников много с нами работал над сложными трюковыми поддержками, это была самая любимая часть урока. Когда ты делаешь двойные рыбки, флажки, поднимаешь в ласточку, для молодого человека это было даже эмоционально очень приятно и волнительно. Мы друг перед другом как бы хвастались. Девчонки смотрели на тебя с восхищением, все хотели с тобой в паре стоять! Я совсем не уставал, какой бы тяжелый урок ни был, у меня никогда впоследствии не болела спина, именно Николай Николаевич научил меня правильно работать, не травмируясь. И я, став педагогом, старался и стараюсь передавать все это своим ученикам.
Но сейчас в школах очень редко учат таким поддержкам.
Это связано с осторожностью. Ведь сейчас, если что-то произойдет с ребенком, какая-то травма, для педагога это может стать подсудным делом! Раньше такого не было, раньше не боялись. Да, артисты приходят в театр и многого не умеют. Но школу в этом винить трудно, никому не хочется сидеть в тюрьме. Такие законы, и они все ужесточаются.
Вы были партнером таких великолепных балерин — Бессмертновой,
Тимофеевой, Семеняки, Михальченко…
Мне повезло танцевать с лучшими из лучших! Но больше всего я танцевал с Натальей Бессмертновой. Это была балерина века, недаром ее называли Незабываемая! Сейчас о ней, к сожалению, почти не говорят! Зато о тех, кто, по большому счету, ничего значимого в искусстве не сделал, о каких-то мимолетных, вспыхнувших и погасших «звездочках» показывают передачи, снимают фильмы.
Когда-то для Вас конкурс в Москве стал судьбоносным, и Вы уже как педагог подготовили и открыли миру на Московском конкурсе юную Полину Семионову.
Она сама себя открыла! Была такая ситуация: я решил подготовить своего сына на конкурс, он, правда, еще об этом не знал (смеется), искал ему партнершу. У Софьи Николаевны Головкиной на тот момент был по-настоящему звездный класс. На кого ни посмотришь, одна лучше другой. Она позвала меня к себе на урок: «Посмотришь моих масюриков!» Придя в класс, я сразу увидел девочку с горящими глазами во второй линии, разглядел в ней неординарную личность! В ее глазах было столько драматизма и одухотворенности! И колоссальное желание работать! Мы с Полиной работали два с половиной года, буквально каждый день по вечерам запираясь в зале, независимо от выходных, праздников и каникул. У нее такая работоспособность потрясающая! Она невероятную технику уже тогда исполняла, например, 10 пируэтов на пальцах, причем в великолепной форме, с красивым пассе. Сейчас многие вращают и больше, но страдает классическая форма. Перед самым конкурсом у нас с Софьей Николаевной вдруг возникло какое-то недопонимание, она запретила Полине участвовать в конкурсе. Пришлось идти ва-банк, и мы победили! Тем не менее, я Софью Николаевну очень люблю и очень благодарен ей. Ведь именно она первая разглядела меня на Всесоюзном конкурсе и рассказала Юрию
Николаевичу Григоровичу.
Почему возникли недопонимания по поводу Полины?
Не знаю. Софья Николаевна начала говорить, что не пустит на конкурс, потому что я отвлекаю Полину от учебного процесса, от подготовки к экзаменам. Может, кто-то что-то наговорил…
Может быть, это ревность была?
Может быть, хотя я никогда не говорил и сейчас не скажу, что Полина моя ученица. Она ученица Софьи Николаевны Головкиной.
Вы сейчас общаетесь? Встречаетесь, когда Полина приезжает в Москву?
Да, конечно! У нас очень теплые отношения не только с Полиной, но и со всей ее семьей. Она всегда приглашает меня на свои выступления, а я с удовольствием прихожу. Я ее нежно люблю. Полина с братом приезжали ко мне в Одессу, танцевали в театре, когда я работал главным балетмейстером в Одесском оперном театре.
Сейчас конкурсы, на Ваш взгляд, отличаются от того времени,
когда Вы становились лауреатом?
Да, отличаются! Огромный скачок техники и чистоты исполнения. Но… Исчезает самое главное — культура танца, артистизм, драматизм, харизма. Голая, холодная техника, больше похоже на спорт, чем на «душой исполненный полет». Для меня эталоном остаются Васильев, Лавровский и Владимиров, не обладавшие идеальной классической формой. Но каждый из них был Личностью, захватывающей зал с первого своего появления на сцене, и этот эмоциональный накал вкупе с сильной техникой сохранялся до последней секунды спектакля, до последней ноты! Сейчас во многих театрах, и в нашем тоже, к сожалению, появилась тенденция к упрощению, облегчению партий.
А почему же в Большом театре такое происходит?
Дело в том, что в театре идет такая тенденция… она хорошая (улыбается), тенденция чистоты исполнения. Но это чрезмерное стремление приводит к театральной холодности. И спектакль эмоционально выхолащивается,
нивелируется главное отличие Большого театра от любого другого: темперамент, и виртуозная свобода танца, исторически присущие именно нашему театру! Таким образом, спектакль превращается в блестящую нарядную конфетку.
Кто у Вас сейчас ученики?
Игорь Пугачев, Сергей Захаров, Сергей Диев, молодой артист Петр Аттиков. С Игорем мы подготовили партию Золотого Божка в «Баядерке», полностью сделали партии Спартака, Филиппа в «Пламени Парижа», но пока не удалось выйти на сцену в этих ролях. Это абсолютно его партии – силовые, актерские, задорные. Игорь Пугачев обладает необычайной светлой харизмой, смелостью и высочайшей техникой! Работать с ним – одно удовольствие! Хочу пожелать ему счастливой творческой жизни в нашем театре!
У Вас есть какие-то запоминающиеся моменты с гастролей? Ведь раньше для советского человека это было целое событие — выехать за границу?
К моему счастью, я застал эпоху триумфа советского балета! Когда мы приезжали в Лондон, Америку, Бразилию, нашу машину поднимали и несли на руках!
Для меня самым незабываемым событием в моей творческой карьере стало выступление в партии Спартака на исторической арене Колизея в Риме! Я словно перенесся из современности в прошлое, ощущал себя гладиатором, а не артистом Юрием Васюченко! Казалось, я вижу страждущую толпу, чувствую запахи того времени, накал страстей был невероятно высок! Это был единственный подобный спектакль, потом любые массовые мероприятия в Колизее запретили. Но случались и забавные истории! Однажды на гастролях в Бразилии мы танцевали спектакль «Раймонда» на стадионе. Организаторы продали билеты на все места, включая места за задником, стадион-то круглый! Однако, зрители не растерялись и во время действа развязали все веревочки, прикрепляющие декорации, задник и кулисы к опорам, и обрушили их со сцены! Пришлось и нам сориентироваться и танцевать на все четыре стороны. Успех был грандиозный!
Что Вам нравится или не нравится из последних премьерных постановок Большого театра?
Мне не хотелось бы давать какие-то оценки тем или иным спектаклям и хореографам. Любые новые спектакли для театра — благо. Артисты должны развиваться, работать с разными хореографами, это придает и стимул работе, интерес, обогащает внутренний мир артиста. Обращаясь к работам хореографов разных школ и стилей, труппа овладевает новыми техниками и стилями. Однако, я считаю, что нам очень не хватает масштабных спектаклей, поставленных именно для Большого театра, для его масштабной сцены, сильной и многогранной труппы, еще не утратившей окончательно характерный танец, очень украшающий спектакль, одной из немногих трупп мира, владеющей не только великолепной техникой, но и умеющей придать любому действу смысловые акценты и драматизм, умеющей оживить любую хореографию! Это мое глубокое убеждение.
Юрий Валентинович, и напоследок, что Вы можете пожелать молодому поколению?
Трудитесь, идите к своей цели несмотря ни на что! Не ищите легких путей, помните и следуйте традициям своего театра, не разменивайтесь на сиюминутные блага и тенденции, впитывайте культуру поведения в театре и на сцене! Пропагандируйте балет своими ролями, а не интригами и скандалами. Будьте разносторонними, не ленитесь учиться, ведь в постоянном развитии секрет творческого долголетия! Желаю каждому артисту реализовать себя!
Получается, что все не зря складывалось в Вашей жизни?
Я прожил и проживаю очень счастливую творческую жизнь. Несмотря на все трудности и недопонимания в моей жизни и карьере, я – счастливый человек! Чего и всем желаю!
Интервью Вероника Варновская
Фото София Насырова
