Педагог, не нуждающийся в представлении. Королева Марго, которую боготворят ее ученицы, а она отвечает им взаимностью. Сегодня юбилей у Маргариты Сергеевны Дроздовой, и мы от всей души поздравляем ее с этим прекрасным праздником! О роли классического балета, свободе в творчестве и новом поколении в интервью специально для La Personne – Маргарита Сергеевна Дроздова.

Маргарита Сергеевна, правда, что вас называют королевой Марго в театре?

Сейчас как-то меньше, а раньше называли.

А как вы к этому относитесь? Чувствуете себя королевой?

Нет. Просто все звали Марго, а кто-то назвал королева Марго, и так и пошло.

В вашей биографии единственным местом работы значится Муз. театр им. Станиславского и Немировича-Данченко, и я думаю, что вы как никто можете точно сформулировать, в чем заключается тот самый стиль театра Станиславского с балетной точки зрения.

С балетной точки зрения… Театр танцующего актера, именно это изначально было заложено Станиславским и Немировичем-Данченко. Во все, что делает артист на сцене надо верить. Деятельность Владимира Павловича Бурмейстера, мне кажется, была продолжением того, что начали делать Станиславский и Немирович-Данченко. Владимир Павлович всегда говорил, что балет – красивое искусство, где зрителю все должно быть понятно. Если зритель будет сопереживать с артистами, значит, он будет участвовать в творчестве.

Наш театр всегда имел своего зрителя. Московский зритель – и не только московский, а даже приезжающий из других городов, всегда шел в наш театр именно за эмоциями, для того чтобы эмоционально набрать каких-то душевных качеств.

Бурмейстер же вообще сыграл в вашей жизни большую роль? Насколько я знаю, в 18 лет пригласил вас в театр и доверил сразу «Лебединое озеро».

Да. Мы принимали участие в постановках театра, ходили дамами в третьем акте. Это было здорово – сидеть на сцене и смотреть спектакль. Мы уже со школы вливались в это настроение спектакля, в настроение сопереживания с артистами. Владимир Павлович был на концерте в училище, потом пришел на урок, посмотрел и так после урока подозвал меня и говорит: «Я видел, вы приходите к нам в театр, ну, как тебе «Лебединое озеро» нравится у нас?». Я говорю: «Конечно!». Он говорит: «Хочешь танцевать?», — «Конечно, хочу», — «Ну хорошо, тогда давай сейчас приходи, будем начинать репетировать». Так я станцевала в мае спектакль, еще не сдав госэкзамены.

А вы представляли, что вас ждет такое событие? В своих желаниях вы были скромны или все-таки мечтали стать примой?

Конечно, не представляла. Но как можно вообще заниматься каким-то делом и желать быть только дворником? Естественно, все хотят танцевать. Владимир Павлович решил мою судьбу, потому что на меня было 3 заявки от Большого театра, только организованной классической труппы Игоря Моисеева и Муз. театра им. Станиславского и Немировича-Данченко. Меня как-то мало прельщала именно концертная деятельность, мне все-таки нравились спектакли больше. И вопрос решился только у министра культуры Екатерины Фурцевой. Меня вызвали в кабинет и Фурцева сказала: «Ты куда хочешь? Тут на тебя три заявки. Сама ты что хочешь?». Я говорю: «Я хочу в театр Станиславского, потому что в меня поверили здесь, я станцевала спектакль, и мне хочется продолжить танцевать». Так все и решилось.

На ваш взгляд, нужно все-таки стоять в кордебалете способным артистам или лучше сразу танцевать сольные роли?

Я считаю, что это все абсолютно индивидуально. Опыт все равно приходит только в театре. Но если человек физически подготовлен, способен выдерживать спектакль и у него есть актерское дарование, то я не считаю, что обязательно должен «сидеть» в кордебалете. Потому что все-таки кордебалет – это единое целое, которое должно чуть сжимать свою индивидуальность, если каждый будет со своей индивидуальностью что-то делать, то это никогда не будет вместе. Поэтому, если артисту приходится долго сидеть в кордебалете, ему потом трудно будет перейти в другое измерение, где важно именно раскрытие индивидуальности. Но если артист пришел, как ребенок и у него не хватает еще сил, технических навыков, то тогда ему может быть и нужно встать в кордебалет и потихонечку набирать.

Вы всегда присутствуете на государственных экзаменах в МГАХ, конкурсы смотрите. Мне интересно, вы выбираете себе учениц еще в школе или уже только в театре?

Это бывает абсолютно по-разному. Вопрос в том, что работать можно со всеми, но должно быть все-таки, наверное, что-то общее, мы должны мыслить одинаково. Кто-то приходит, и сразу начинаешь с ним работать, с кем-то через какое-то время. А бывает увидишь артиста и говоришь, что нужно попробовать поработать.

Какие качества вы цените в человеке? Что вас привлекает?

Человеческие. Я считаю, порядочность в любой профессии должна быть. Вера в себя должна быть обязательно, с другой стороны, все время должна быть чуть-чуть неудовлетворенность, но чуть-чуть. Все слишком – это всегда плохо. И, конечно, работоспособность.

К слову о свободе. Вы говорили о том, что даете ученицам варианты попробовать, как они хотят. Я не раз была у вас на репетициях, и создается впечатление, что действительно, очень свободно проходит репетиция, но в то же время видно, что никакого своеволия у балерин нет. Как вам удается сохранять эту грань? Это авторитет ваш? Потому что кто-то кричит, кто-то строго разговаривает, а у вас отношения на равных.

Мы делаем одно дело. Артисты – не моя собственность все-таки. Это люди со своей индивидуальностью, со своим видением. Может быть, они где-то ошибаются или еще не знают, не понимают суть своей индивидуальности. Зажать, нажать и заставить думать только как я вижу – это значит уже урезать у него возможности творчества. Поэтому, я даю свободу творчества до определенного момента. Но если я вижу, что мне не доказывает артист свое видение и чувствую ложь, это значит, не докажет и зрителю. В таком случае не проявится лучшая сторона исполнителя, и тут я уже буду более строгая.

Когда даешь свободу, а потом в спокойной форме говоришь, что у тебя это не идет или тебе это не выигрышно, они должны доверять. Педагогу надо доверять. Если ученик не доверяет педагогу, то какой смысл? История знает много солистов, которые пропали в никуда, потому что они мечутся, прыгают от педагога к педагогу. Им кажется, что их сейчас увидели, и вдруг оказывается, что ничего не происходит. Не то, что не происходит, а происходит хуже.

Маргарита Сергеевна со своими ученицами – Оксаной Кардаш и Ксенией Шевцовой

У вас были яркие  ученицы – Ксения Рыжкова, Мария Семеняченко и Виктория Капитонова, которые решили в определенный момент карьеры работать в другом театре. Вы переживаете уход таких учениц?

Я не переживаю. Я с ними в очень хороших отношениях. И абсолютно принимаю их выбор. Сейчас такая свобода выбора, почему человек должен  сидеть на одном месте, если его способности не реализуют.

Сейчас поколение артистов сильно отличается от вашего, или наоборот, это все-таки высокие фразы, и артисты во все времена одинаковы?

Конечно, отличаются. Я не могу сказать, что сейчас они менее преданные своему искусству. Но сейчас, наверное, больше других возможностей, больше отвлекающих факторов. Артист моего поколения чувствовал, что он несет в массы, если так пафосно сказать. Он нес искусство. Сейчас эта профессия не так востребована, престижность балета несколько упала. Таксистом можно зарабатывать в пять раз больше, чем артистом балета, а затрат энергии у артистов во много раз больше.

Есть такая безжалостная фраза в театрах – «незаменимых нет». Как вы считаете, есть заменимые или нет?

Наверное, можно заменить, другое дело, что есть люди-единицы, которые создают и несут неповторимую индивидуальность.

Если стараться всех поставить под одну гребенку, то со временем индивидуальности перестанут развиваться. Будет серая масса с одинаковыми, с хорошо сложенными фигурами, хорошо исполняющими элементами, но на этом все. Сейчас есть очень большое увлечение современным балетом. В нем есть свобода, но ведь посмотрите тенденцию последних времен, меня очень она как-то волнует.

Всех артистов делают одинаковыми, все в одно движение, все в одной пластике. Убирается то, что изначально есть в балете – это индивидуальная пластика тела, индивидуальная выразительность тела. И это, к сожалению, очень настораживает, потому что вырастить индивидуальность сложно, долго и кропотливо. А вот зачеркнуть все  – легко.

Сейчас, и не только сейчас, Запад через это прошел, а мы через это все проходим только-только. Они возвращаются опять к классическому балету, и наши хореографы там ставят все, что только можно, а мы как-то с запозданием берем то, что не нашло большого развития. Конечно, есть талантливые и сейчас балетмейстеры, которые ставят. Дай Бог, конечно, чтобы что-нибудь проросло от творчества новых хореографов, но пока эти семена лежат на поверхности.

Это интервью, скорее всего, будут читать ваши ученицы, молодое поколение артистов тоже. Что бы вы им пожелали?

Я желаю, чтобы творчество, в котором они работают было интересно, чтобы оно открывало в них что-то новое, чтобы бесконечная жажда новых ролей не перекрывала того, что нужно творить и понимать роль, ведь каждая роль должна оставлять маленькую капельку в сердце – это накопление жизненного опыта. Чтобы на каждого исполнителя ставили балет, чтобы на него ставили, из него лепили скульптуру, а не его одевали в чужой костюм. Вот то, что бы мне хотелось пожелать.

Интервью Алиса Асланова

Фото Карина Житкова

 

Особая благодарность Муз. театру им. Станиславского и Немировича-Данченко за помощь в создании материала.