Классический танец – это лучший бэкграунд, 

который может быть у художника танца. 

Злата Ялинич

Злата, вы с самых ранних лет, еще живя в Петрозаводске, были погружены так или иначе в мир танца, более того, именно в сферу балетного искусства. Ваша мама по профессии балетмейстер-постановщик. Как отражались на вас работа и, соответсвенно, особое мировоззрение человека, который является одним из самых близких в детстве?

Мама преподавала в средней образовательной школе свободную пластику и хореографию. Я даже сама у нее училась. Я совершенно точно знала, что балет – это что-то абсолютно скучное, жутко неинтересное. Она заставляла меня его смотреть, настаивала на моем присутствии, когда снимала свои собственные работы, – я мучилась. Неминуемо  приходилось смотреть записи, ибо был лишь один телевизор на весь дом, и вот на нем, единственном, крутили постоянно разные зарубежные балеты… Никуда не денешься.  Очень хорошо помню балет «Павана Мавра» в исполнении Хосе Лимона. Эта работа, надо отметить, мне действительно нравилась уже в детстве. Были и разные постановки зарубежных хореографов: Мэтью Борн и его «Лебединое озеро», Матс Эк и его «Спящая красавица», «Жизель». Спектакли последнего были достаточно интересны, но чувство «через не могу», что меня заставляют, не уходило. Однако, мама, конечно, не привязывала меня к креслу и все такое (улыбается). Просто я хотела смотреть мультфильмы, а в итоге – Матс Эк…

Злата Ялинич – Мариинский театр

Параллельно я занималась еще спортом, а именно художественной гимнастикой, причем очень серьезно, подавала надежды, и меня даже хотели отправить в школу олимпийского резерва, чтобы я продолжила спортивную карьеру. Но случился маленький инцидент… Не знаю, как это произошло, но администрация Академии Русского балета им. А. Я. Вагановой почему-то оказалась в Петрозаводске. Объявили, что у них проходит добор, и можно прийти на просмотр детям из местных спортивных секций, танцевальных школ. Началась какая-то суета в городе. Мама очень быстро узнала об этом. Сама идея, что можно детей, которых ты учишь, показать педагогам из Академии балета, как-то дать им шанс продолжить свое хореографическое образование, выстроить карьеру, очень вдохновляла местных преподавателей. У нас в Петрозаводске все было на среднем уровне, но были и способные дети. В общем, многим преподавателям просто было сказано, что необходимо привести учеников в такое-то время, в такое-то место на проверку питерским педагогам. Мне же родители сказали, что, извини, деть тебя, мол, некуда, так что пойдешь вместе с нами, посидишь тихонечко в коридоре, пока будут показывать ребят. Меня весь этот ажиотаж вокруг балета никак не трогал, я вся в спорте, по плану  был очередной спортивный диспансер, выезд на сборы и т. п. 

Но стечения обстоятельств сыграли свою роль. Вместо ЭКГ, взвешивания и всех иных спортивных дел на меня в коридоре натыкается женщина и немедленно  тащит в зал. Мама в недоумении смотрит на меня с немым вопросом в глазах «что ты здесь делаешь?!», а я не знаю, что я здесь делаю. Ко мне подходит Юрий Михайлович Найдич, тогда он приехал от школы, проверяет подъемчик, гибкость, растяжку. А я же спортсменка-гимнастка, очень растянутая, стройная, физически подготовленная. Вердикт был: «Берем!»

Как получилось, что вы совсем не любили балет и решили все-таки поехать в Петербург?

Да, я тогда не хотела заниматься балетом, не нравился он мне. Что-то из того, что показывала мама в записях, было интересным, но что-то я совершенно не понимала и не принимала. Мне сказали, что я могу уехать в Петербург (в город, в котором никогда не была до этого), там необходимо будет пройти второй и третий тур, после которых окончательно утвердят прием или откажут. Я задумалась… Мама не понимала, почему я вообще об этом серьезно вдруг размышляю, ведь я не проявляла никогда яркого желания заниматься балетом.

Злата Ялинич – Мариинский театр

На самом деле, я просто в тот момент понимала, что очень хочу покончить со спортом. Спортивная деятельность для меня была не сложна, а непосильна. Если физическую нагрузку я выдерживала, то вот серьезное психологическое давление – нет. Я была молчуном, если касаться каких-то инцидентов с грубым обращением не тренировках. В зале происходили достаточно жестокие, серьезные вещи, ибо результата добиваются совершенно разными методами: ругают, бьют, кидают предметы… Но кто-то бежал  жаловаться, а я не понимала, что так можно. У меня даже не возникало мысли пойти к маме и сказать, что на меня орут…меня бьют… я не могу больше. Я просто принимала все это как должное, будто так надо, если я пришла в спорт, то действия тренеров – это то необходимое, что нужно для достижения результатов. Более того, я просто думала, что я очень способная, и тренер меня любит больше всех (улыбается), поэтому ко мне такое «чудесное» отношение. 

И вот, когда прибыли представители Академии и все так сложилось, я сразу смекнула, что нельзя упускать возможность. «Мама, я хочу съездить…».

Отчетливо помню, как мы собирали деньги, брали в долг на маршрутку до вокзала, чтобы купить билет на поезд до Петербурга. Сложное время было… Собрались в итоге без каких-либо запасов, что финансовых, что материальных: щетки, паспорта, да пару вещей из одежды. План мамы: «съездим, увидишь, поймешь, успокоишься и уедем через пару дней, ну или в следующем году поступишь, если понравится». Мой план: «мы сейчас уезжаем, и я как бы никуда не возвращаюсь вообще-то». Но маме я ничего не сказала, так как, если бы знала она мои мысли, с места бы не сдвинулась. 

Уже в Академии нас стали уверять, что надо сразу оставаться, ни к чему терять целый год. Маме очень не хотелось оставлять меня, так как она понимала, что меня ждут проблемы, что не будет все гладко, несмотря на какие-то мои способности и возможный талант. В общем, она предвидела просто, что легкого пути мне не видать здесь. Но я осталась.    

Таким образом, вы уже в десять лет самостоятельно решили рискнуть не только окунуться с головой в не прельщающий мир балета, но и кардинально сменить образ жизни: другой город, интернат, режим хореографической школы. Как вы пережили первое время в Петербурге?  

Я могу сказать, что первые годы обучения были очень тяжелыми. Первые три года – это время мучительной ломки по дому, родным, со слезами, с просьбами к маме: «Забери меня отсюда». А потом – «нет, не забирай, я буду терпеть, я же так решила». Мне было трудно… очень. Несмотря на то, что, казалось бы, я была достаточно закаленная уже всем, чем только можно, и учеба давалась достаточно хорошо, я столкнулась с другой проблемой, а именно с недопониманием внутри класса, что меня крайне удручало. Чувствовалась изначально какая-то иерархия среди учеников, а я была одной из самых способных в классе, поэтому, да, недолюбливали. Я очень плохо ладила с одноклассниками. Особенно с мальчиками. Попытки наладить контакт были, но в итоге все свелось к тому, что я просто поставила барьер. Только когда мы все повзрослели, общаться стало легче. 

Можно предположить, что все эти факторы вызывают у ребенка желание найти близкую поддержку в лице тех взрослых, что его окружают в данный момент, например, попытка отыскать «родное» в личности педагога?  

Да. Это был абсолютно конкретный человек — Мария Александровна Грибанова. Мой первый педагог. Она словно взяла надо мной шефство и помогала всячески, причем не просто в учебе, в классе, давая профессиональные советы, отвечая на вопросы. Она мне действительно была как вторая мама. Если я заболевала, она приносила мне соки, фрукты, какие-то вещи. Очень заботилась обо мне. При этом в классе никаких поблажек не было, четкая субординация. Однако, я всегда чувствовала, что она меня как-то оберегает, опекает. От этого, кстати, тоже были всяческие проблемы с одноклассниками. Но даже когда я уже была вне ее класса, перешла к другому педагогу, все равно я ощущала на себе эту заботу, заинтересованность моей жизнью, результатами. Я благодарна ей за многое, с ней у меня связаны самые светлые воспоминания об Академии. Хотя в целом это было очень сложное время. 

Злата Ялинич – Мариинский театр

Выпускной год в Академии и переход из статуса «ученицы» в статус артистки балетной труппы. Не могли бы поделиться ключевыми для вас здесь воспоминаниями?

Переход был сложным. В последние годы обучения у меня достаточно трудно пошли дела. Стала толстой, несуразной… Так случается со многими девочками. Переходный возраст меня превратил, как я полагала тогда, в бесформенное существо. Я никак не могла себя принять, чувствовала, что меня не принимают и другие. Педагоги говорили: «Да, ты способная, но не была бы ты такая толстая…» И с каждым таким замечанием я все больше и больше уходила в себя. Чувствовала себя «нездешним фруктом» (улыбается), который поставить никуда нельзя, слишком выделяюсь… С дуэтным танцем тоже проблемы появились. Нельзя поставить было к мальчикам с их еще растущими спинками, которые могли не выдержать определенный вес. Конечно, я постепенно начала зажиматься. Меня крайне угнетала эта ситуация. 

И тут проснулась внутрення тяга к современному танцу, которая была заложена еще в детстве. Уроки модерна были моей отдушиной в Академии. Это были короткие, немногочисленные классы, но мне они очень-очень нравились. В какой-то момент я увидела спектакли Бориса Эйфмана и просто загорелась! Поняла, что хочу в эту труппу, там что-то совершенно другое, какой-то глубоко эмоциональный балет, свободный, где все так красиво, все наполнено живой страстью, чего я вообще никогда не видела ни в одном балете классическом. 

Первый балет Бориса Эйфмана, который я увидела – «Чайка». Она навсегда осталась в моем сердце. Этот спектакль меня поразил, великолепный! И я решила для себя, что однозначно хочу работать в этой труппе, танцевать эти балеты. 

Я хотела… Но когда я туда попала… 

Злата Ялинич – Мариинский театр

Мне все говорили: «Злата, ты не для этого театра. Ты же классическая балерина». На что я отвечала: «Как это так? Вы же сами говорите, что меня никуда невозможно поставить, что я не вписываюсь… А теперь –  классическая балерина?!» Не укладывалось это все в моей голове.  

Для того, чтобы попасть к Эйфману, я очень сильно похудела, восстановилась максимально. Потом, правда, был просто резкий такой, стихийный набор веса… Так что, да, организму было нелегко. В общем, после Академии в труппу меня взяли, но и там как-то не сложилось. Я поняла, что либо недооценила свои возможности, либо переоценила их в какой-то мере. Да и столкнулась я там с тем, что есть люди «свои», а есть «не свои», которые так и не могут вписаться в контекст этого театра. 

Балет Бориса Эйфмана очень специфический, со своими особенными требованиями. И хотя у меня остались очень противоречивые впечатления от этой труппы, я абсолютно благодарна данному театру за то, что получила и освоила наконец-то тот опыт гармоничной раскрепощенности в искусстве балета и актерской выразительности, которую в Академии преподают, но естественно, натурально жить на сцене не учат. Сценизм, надуманность, предельная условность, – этому нет места в балетах Эйфмана, и было приятно и ценно в себе от этого избавиться при исполнении спектаклей, привносить естественную себя в сценический образ, играть на грани повседневного, реального и стилизованного, воображаемого. 

Вы сказали: «Я хотела… Но когда я туда попала…». Что именно произошло, почему у вас не получилось? И как вы оказались в Мариинском театре?

Просто все стало совсем плохо. А я ухожу от плохого всегда. Все стало плохо в спорте, я ушла в балет. Когда стало плохо в школе, я открыла для себя Эйфмана и сделала все, чтобы уйти к нему. Стало плохо у Эйфмана, я поняла, что нужно двигаться дальше. И так сложилось, что я встретила Марию Александровну Грибанову, которая спросила у меня: «Как дела?» И я совершенно честно и откровенно сказала ей, что по всем пунктам дела мои идут плохо. Мария Александровна дала мне свою визитку, сказала позвонить. Как известно, педагоги Академии им. А. Я. Вагановой и Мариинский театр тесно взаимодействуют, все друг друга знают. И Мария Александровна организовала мне просмотр в Мариинском театре, но прокомментировала этот момент следующим образом: «Ты на просмотр приди, а там тебе скажут, нужна ты театру или нет». Оказалось, что меня были рады видеть в труппе Мариинского. Стали называть «блудной дочерью» (смеется). Да, так я вернулась к чистой классике. 

Сложно было перейти от современной хореографии к чистой классике?

Тело на такой «хореографический бунт» реагировало ужасно, честно скажу. В труппе Эйфмана я все-таки танцевала в кордебалете, где была очень специфическая нагрузка, и пересечение с классикой – минимально. Мы практически никогда не вставали на коски (прим. ред. пуанты), танцевали либо в мягкой обуви, либо в кроссовках и тому подобном. Я растеряла в итоге очень многое в пальцевой технике, что было отработано и усвоено в Академии. Пришлось многое вспоминать, и процесс этот был мучительным. За первые два года в Мариинском театре у меня были травмированы ноги раз пять. Я получала травму за травмой. Только восстанавливалась и начинала работать, казалось, крепну, как снова что-то настигало. Таким образом, происходила ломка тела. Я искала заново общий язык с классикой. И нашла, чему очень рада. Именно классика организует тело настолько верно, что после неё ты можешь танцевать совершенно разные вещи.

Злата Ялинич – Мариинский театр

Вы часто являетесь ведущей танцовщицей балетов Владимира Варнавы, нередко представляете крайне гармоничный хореографический дуэт собственно и с ним самим. В вашей творческой биографии такие работы его авторства как «Ярославна. Затмение», «Петрушка», «Глина», «Ткани». Как с ним работается? 

Володя тесно работает с артистом, когда создает свои спектакли. Концептуально он отталкивается от личности и индивидуального пластического языка самого танцовщика. Но, давая артисту некую свободу хореографической интерпретации и импровизации, он достаточно жестко относится к тому, чтобы превалировали его движения. Даже если ты что-то прибавляешь, он все равно это скорректирует и сделает так, как нужно ему. Например, я что-то показываю, если ему нравится, и он понимает, что мои движения и их сочетания выглядят органично, то процесс работы двигается дальше. Это не всегда легко, но всегда очень интересно. 

Мое первое столкновение с Володей? Я тогда в Мариинку только пришла, он в Мариинку только попал. Был первый его воркшоп, и не хватало артистки. Он срочно стал искать человека, кто мог бы быстро соображать, все выучить. Всех перебирает, никого не может найти, все не то, да не то. Ну и в итоге меня ему просто порекомендовали. Я прихожу и тут же выучиваю все, что было поставлено, я вообще схватываю очень быстро такую хореографию, которая, так сказать, представляет собой «нестандартную историю». 

Хореографический язык Владимира Варнавы — фьюжн из современной contemporary хореографии и, в какой-то степени, классического балета. Он очень любит использовать классические арабески, пируэты, пятые позиции, позиции рук из классических port de bras, но при этом в основе такой «экспансии» классики лежит свободная пластика, естественная текучесть и эмоциональные всплески. Мне такой синтез по душе, очень приятно телесно исполнять его хореографию. 

Есть ли какой-то современный балет или примечательный нестандартный проект, который вы хотели бы, чтобы воплотился в стенах Мариинского театра?

Хотелось бы каких-то радикальных современных вещей, чтобы приехал Сиди Ларби Шеркауи, Александр Экман, Кристал Пайт или Пол Лайтфут. Но я подсознательно понимаю, что именно в Мариинский театр публика все-таки идет смотреть мировую классику, а не современный балет. Хотя, например, Иржи Килиан уже стал настоящей классикой, работы этого интереснейшего хореографа гармонично вписываются в традиционный репертуар российских балетных театров. Но и его Мариинский почему-то не пускает на свою сцену. Это странно. Ведь наша труппа, на мой взгляд, физически уже очень хорошо подготовлена для телесных экспериментов в поле хореографии и прекрасно влилась бы в стиль и технику танца этого балетмейстера. Но нельзя не отметить, что многих, к счастью, уже спокойно приглашают в наш театр: Ханса ван Манена, Уэйна МакГрегора и других. Однако, лишь публика имеет возможность выбирать, мы, труппа, не выбираем.   

Злата Ялинич – Мариинский театр

Если говорить о человеке и пространстве, которое его окружает. Какие у вас отношения с Петербургом, откликаетесь ли вы на атмосферу этого города?

Сейчас я обожаю этот город. Меня в нем вдохновляет абсолютно все. Он мне не сразу понравился. Город тогда меня не встретил радушно. Я так чувствовала. Это, конечно же, очень субъективное мнение. Мне казалось, что все меня здесь отторгает. Мрачный интернат, мрачная осень, давящая серая дымка, сырость, витающая в воздухе… Это все отражалось на эмоциональном состоянии. Узнавать же город я начала только после окончания Академии, когда появилось больше свободы. У меня тогда изменилось внутреннее состояние, иначе стала себя чувствовать. Тогда же и город стал казаться другим. В целом, Питер все больше и больше открывается тебе, когда в тебе самом происходят внутренние изменения. Новая эмоция внутри тебя – новая сторона этого города возникает перед тобой. Он словно неиссякаемый источник тайно бытующих мест, образов и историй, которые можно открывать всю жизнь… вместе с открытием самой себя. За это я и люблю этот город. Часто фотографирую его… Архитектура, неустанно меняющееся небо, – лучший сюжет для снимка.  

А вы сами любите быть героиней фотоснимка? 

Я не люблю. Я себя не вижу, не чувствую во время фотосессии. Я часто не принимаю себя на фотографиях. Да и в целом очень редко соглашаюсь на фотосъемки, интервью и подобные вещи. Если и иду на это, то чаще из тех соображений, что я все-таки артистка балета и должна вести социальную и медийную жизнь, не могу позволить себе закрыться в собственном мирке. Наверное, я в какой-то степени социофоб. Один из очень важных для меня вопросов – это выход из зоны комфорта. Я себя просто заставляю, выпихиваю насильственно в реальный мир, так сказать. Для меня очень типично желание погрузиться в свои мысли, уединиться, максимально ни с кем не взаимодействовать… Но я понимаю, что это совершенно не путь для человека, который хочет активно что-то делать, приобретать, как-то расти, совершенствоваться. Для этого нужно питаться от самой жизни, а жизнь – она во вне. Каждый раз, когда я преодолеваю себя и выхожу из своей зоны комфорта, я чувствую необыкновенное какое-то удовлетворение от того, что я совершила все-таки над собой усилие и что-то сделала. 

А как же вы тогда выходите на сцену?

Сцена – это совсем другая история. Когда выхожу на сцену, я – другой человек. Это не я. Там, на сцене, я могу переживать все что угодно из того, что не могу позволить себе в жизни. Поэтому люблю какие-то яркие образы, эмоциональные, даже рискованные. В жизни я супер спокойный, ровный, рассудительный человек – внешне, по крайне мере. Но внутри все-таки бьет энергия, которая ищет выхода. Когда на сцене происходит выход этой энергии, это счастье для меня. Сцена – моя эмоциональная реализация себя. 

Злата Ялинич – Мариинский театр

Блиц

Первый выход на сцену 

Можно скажу, что я действительно считаю моим выходом на сцену? Это Ярославна. 

Я никогда не пробовала…

Прыгнуть с парашютом.  

У меня всегда с собой эти три вещи 

Ноутбук, телефон, ключи от машины.   

Любимый город 

Санкт-Петербург. 

Я горжусь… 

Своей профессией. 

Яркие моменты детства 

Все какое-то яркое (улыбается). И тяжелые моменты были, и они яркие, и очень счастливые моменты были, и они тоже яркие. 

Я читаю на данный момент… 

«Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева.

В моем плейлисте… 

Тося Чайкина,  музыка из фильма «Лето» Кирилла Серебренникова и, вы удивитесь, «Желтый ангел» Александра Вертинского. 

Я не могу без… 

Без движения. 

Секрет успеха 

Смелость.

Отношение к социальным сетям  

Противоречивое.

Казусы на сцене 

Я упала. Я падаю… часто (смеется). Я упала в «Рубинах» на сцене и выбрала самое для этого удачное место — прямо по центру и прямо на авансцене.  

Способность, которой хотелось бы обладать 

Первое, что пришло в голову, — манипулировать людьми (смеется). Но нет. Это на меня не похоже (смеется), я не такая. Способность… в нужный момент не давать такую «внутреннюю пробоину» что ли… не идти на поводу у общественного мнения, которое часто принимается за решающее… способность абстрагироваться от какого-то негативного давления окружающей среды. Это важно. Это то, чего мне не хватает.

Ваше состояние духа в настоящий момент 

Мятежный дух.  

Злата Ялинич – Мариинский театр

Интервью Дарья Горбацевич

Фото Юлия Сенина